– Вы в порядке? Все хорошо?
– Да, – судорожно вздохнула она. – Он, наверное, отключился и даже не понял, что я его при всем желании не удержу.
– Оттащим его в реанимацию и посмотрим, сможет ли он проглотить желудочный зонд!
Билл Талливер пошел рядом с девушкой:
– Так вы в порядке?
– Да. – Она все еще тяжело дышала, ее грудь вздымалась, даря бесконечные обещания – словно глоток воздуха, который она сделала, был последним на всей земле.
– Не дышите… Не дышите – дышите… Не дышите… – выдохнула она. – Я только сейчас поняла, что это студенты. И зачем я сегодня решила идти этой улицей?
Ее волосы, темные и зачесанные за уши назад, падали ей на плечи. Она неожиданно рассмеялась.
– Он был такой беспомощный, – сказала она. – О, господи, видела я беспомощных людей – сотню, наверное, или больше, – но чтобы такое выражение лица, как у этого, когда он решил на меня… опереться…
В ее темных глазах сияло веселье, и Билл понял, что на самом деле она со всем всегда успешно справлялась сама. Он внимательно рассматривал ее, и ее красота действовала на него так, что он, не говоря ни слова, даже не представившись, почувствовал, что раскрывается навстречу ей, следя за изгибом ее губ и ямочками на щеках, когда она улыбалась…
Все это произошло за те три или четыре минуты, пока он шел рядом с ней; только потом он смог осознать, как глубоко было это впечатление.
Когда они миновали похожий на церковь административный корпус, недалеко от них затормозил открытый кабриолет, из которого выпрыгнул мужчина лет тридцати пяти. Девушка побежала к нему.
– Говард! – воскликнула она взволнованно и весело. – На меня напали! Перед клубом «Кокцидиан» были студенты…
Мужчина резко и угрожающе повернулся к Биллу Талливеру.
– Это один из них? – спросил он.
– Нет, нет… это не он.
И тут Билл узнал его – это был доктор Говард Дарфи, бриллиант среди молодых хирургов, имевший репутацию сердцееда и забияки.
– Надеюсь, вы не слишком «достали» мисс…
Она жестом остановила его, но Билл успел сердито ответить:
– Я никогда не «достаю» людей.
Так и не успокоившись, как будто Билла можно было хоть в чем-то обвинить, доктор Дарфи залез в машину; девушка села рядом с ним.
– Счастливо, – сказала она, – и спасибо вам.
Она посмотрела на Билла с дружеским интересом, и в тот миг, пока машина готовилась сорваться с места, она слегка пришурилась, а затем широко раскрыла глаза, будто подав ему знак, что их встреча для нее не просто пустяк. «Я вижу тебя, – казалось, сказала она. – Ты взят на заметку. В жизни нет ничего невозможного».
Под негромкие фанфары нового мотора она растворилась в весенней ночи.
II
Билл должен был поступить в госпиталь в июле с первой группой свежеиспеченных докторов. Оставшиеся месяцы он провел в Марта-Вайнард, плавая и рыбача вместе с Шульцем, своим одноклассником; вернулся он, лучась здоровьем и горя энтузиазмом, мечтая приступить к работе.
Красная площадь буквально жарилась под мэрилендским солнцем. Билл вошел в административный корпус – гигантский мраморный Христос благословлял всех входящих в холл. Через те же самые двери тридцать лет назад, тоже интерном, вошел сюда отец Билла.
Неожиданно Билл почувствовал шок, его спокойствие раскрошилось на куски, и он вряд ли смог бы дать рациональное объяснение, почему он был там, где он был. Прямо из тени статуи возникла темноволосая девушка с большими ясными глазами, которые смотрели на него ровно столько, сколько требовалось для того, чтобы нанести удар, а затем с громким «Привет!» она исчезла за дверью одного из кабинетов.
Он все еще глядел ей вслед, пораженный, взволнованный, рассеянный и расплавленный, когда его окрикнул доктор Нортон:
– Сдается мне, я имел честь обратиться к Уильяму Талливеру-пятому…
Билл был благодарен за напоминание о том, кто он такой.
– … проявившему такой неподдельный интерес к девушке доктора Дарфи, – продолжал Нортон.
– Она его девушка? – машинально переспросил Билл. А затем: – О, добрый день, доктор!
Доктор Нортон решил поупражняться в остроумии, которого у него было в избытке.
– Мы знаем наверняка, что дни они проводят вместе, а судя по сплетням, возможно, что и вечера тоже.
– Дни вместе? А мне казалось, что он должен быть сильно занят в это время.
– Так и есть. Дело в том, что мисс Синглтон вызывает у пациента состояние комы, необходимое художнику скальпеля для того, чтобы отсечь внутри все лишнее. Она анестезиолог.
– Понятно. Ну что ж, тогда они… обречены судьбой проводить дни вместе.
– Это можно рассматривать как романтическую ситуацию. – Доктор Нортон посмотрел на него внимательно: – Уже освоились? Можете прямо сейчас приступить к работе?
– Да, конечно.
– Я знаю, что вы должны приступить к работе только завтра, но, с вашего позволения, я дам вам задание прямо сейчас: отправляйтесь в Ист-Майкл, проведите осмотр и составьте анамнез.
– Хорошо.
– Палата 312. Вашего методичного приятеля Шульца я отправил на охоту за другой тайной в соседнюю палату.
Билл поспешил в свой кабинет на верхнем этаже корпуса, облачился в новую белоснежную униформу и разложил по карманам инструменты. В спешке он позабыл, что впервые самостоятельно – без посторонней помощи! – проводит обследование. Выйдя за дверь, он заставил себя успокоиться и придал лицу серьезное выражение. Когда он входил в палату, то выглядел почти как белоснежный ангел – по крайней мере, он очень старался.
В постели, покуривая сигарету, лежал пузатый болезненный мужчина лет сорока.
– Доброе утро! – сердечно поприветствовал его Билл. – Как себя чувствуете?
– Отвратительно, – ответил мужчина. – Вот почему я здесь.
Билл поставил портфель на пол и осторожно приблизился к постели, словно кот к своему первому в жизни воробышку:
– Что вас беспокоит?
– Все. Болит голова, болят кости, не могу уснуть, не хочу есть, меня знобит. Мой шофер переехал меня, то есть приехал меня, ну то есть привез меня, надеюсь, вы поняли. То есть прямо из Вашингтона сегодня утром. Терпеть не могу этих вашингтонских врачей – только и знают, что разговаривать о политике.
Билл засунул термометр ему в рот и проверил пульс. Затем осмотрел грудь, живот, горло и все остальное. Резиновый молоточек вызвал вялую рефлекторную реакцию. Бил присел рядом с кроватью.
– Готов поменяться с вами сердцами хоть сейчас, – пошутил он.
– Да, все говорят, что сердце у меня превосходное, – согласился человек. – И что вы думаете о последней речи Гувера?
