Со сдавленным восклицанием Жаклин встала, энергично протиснулась сквозь жирные колени и стала проталкиваться в конец вагона, порозовев от ярости. Там она ухватилась за поручень, а за ней сейчас же последовал муж в состоянии заметной тревоги.
За оставшиеся десять минут езды они не обменялись ни словом и молча стояли бок о бок, а сидевшие перед ними мужчины шуршали газетами и увлеченно рассматривали страницы карикатур, ни на секунду не отрывая взгляды от бумаги.
Лишь выйдя из вагона, Жаклин взорвалась.
– Глупец! – громко закричала она. – Ты видел эту кошмарную тушу, которой ты уступил место? Хоть раз можно было подумать обо мне, а не о первой попавшейся жирной самодовольной прачке?
– Да откуда же я мог знать…
Но Жаклин еще никогда не была на него так зла – злиться на него обычно было просто невозможно.
– Ты же видел, что ни один этих мужиков не уступил мне места? Неудивительно, что в понедельник вечером ты так устал, что не смог даже выйти со мной погулять! Наверное, ты уступил место какой-нибудь… Какой-нибудь мерзкой прачке-полячке, которая здорова, как бык, и просто обожает стоять на ногах!
Они шли по слякотной улице, не глядя на дорогу и все время наступая в лужи. От смущения и огорчения Мэйзер не мог ни попросить прощения, ни даже сказать что-нибудь в свою защиту.
Жаклин замолчала и вдруг повернулась к нему, ее глаза блеснули. Слова, которыми она обобщила свое видение этой ситуации, стали самым неприятным из всего, что ему приходилось когда-либо слышать.
– Твоя проблема, Джим, и причина того, что ты такой простак, – это твои жизненные принципы, которые достойны студента-первокурсника! Видишь ли, ты – профессиональный «отличный парень»!
II
Инцидент и ссора были забыты. Добродушие Мэйзера за какой-то час смогло сгладить все углы. Еще несколько дней история напоминала о себе все тише и тише, а затем все о ней забыли, и она окончательно погрузилась в темницу забвения. Я говорю «в темницу», поскольку забвение, к сожалению, никогда не бывает окончательным. Предмет исчез с горизонта, заслоненный тем обстоятельством, что Жаклин, с присущим ей самообладанием и холоднокровием, приступила к длительному, выматывающему и трудному делу вынашивания ребенка. Ее врожденные склонности и предрассудки стали заявлять о себе все больше и больше, и ей становилось все труднее не обращать внимания на некоторые вещи. Наступил апрель, а они так и не купили автомобиль. Мэйзер совершил неожиданное открытие – у него не было практически никаких накоплений, а ведь буквально через полгода у него на руках окажется полноценная семья! Это его встревожило. Впервые вокруг его честных добрых глаз показались морщинки – первые, маленькие и незаметные, как тени. Теперь он задерживался на работе даже после того, как на город спускались весенние сумерки, и часто приносил домой бумаги, с которыми не успевал ознакомиться за день. Новую машину пришлось на время отложить.
Апрельским вечером в магазинах на Вашингтон-стрит было не протолкнуться. Жаклин медленно прогуливалась вдоль витрин, размышляя – без всякого страха и подавленности – о том, что скоро ее жизнь неминуемо станет иной. В воздухе уже повисла сухая по-летнему пыль; солнечные лучи весело отскакивали от стекол витрин, превращаясь в бензиновые радуги там, где в лужицах на асфальте стояли автомобили.
Жаклин остановилась. У обочины, футах в шести от нее, был припаркован новенький сияющий спортивный «родстер». Рядом с ним разговаривали двое мужчин, и она услышала, как один беззаботно сказал другому: «Ну, как тебе? Купил вот сегодня утром»; и в тот же момент она его узнала – это был Бронсон-младший! Жаклин тут же развернулась и мелкими шажками торопливо направилась в контору к мужу. Вежливо кивнув секретарше, она прошла прямо в кабинет. При ее неожиданном появлении Мэйзер с удивлением оторвал взгляд от стола.
– Джим, – не успев отдышаться, начала она, – Бронсон отдал тебе те три сотни?
– Да нет, – нерешительно ответил он, – пока нет. Он появлялся на прошлой неделе, сказал, что пока у него туго с деньгами.
Ее глаза сверкнули злым торжеством.
– Да что ты говоришь? – в сердцах произнесла она. – Ну, так вот: он только что купил новый спортивный «родстер», который стоит не меньше чем две с половиной тысячи долларов!
Джим недоверчиво покачал головой.
– Я сама его видела, – убеждала его она. – И слышала, как он рассказывал, что только что его купил!
– Но мне он сказал, что у него нет денег… – беспомощно повторил Мэйзер.
Жаклин сдалась. Из ее груди вырвалось нечто похожее на вздох со стоном.
– Да он же просто тебя использовал! Он знал, что ты простак, и просто тебя использовал! Неужели ты не понимаешь? Он хотел купить машину за твой счет, и он ее купил! – Она горько рассмеялась. – Он, наверное, чуть не надорвался от хохота, вспоминая, как легко он тебя облапошил.
– О, нет! – возразил Мэйзер, потрясенный этой мыслью. – Может, ты его с кем-нибудь перепутала…
– Мы ходим пешком, а он разъезжает в авто за наш счет! – с негодованием перебила она. – Как смешно – действительно смешно! Если бы это меня не бесило, получилась бы отличная шутка. Подумай сам! – Ее тон стал резче, она пыталась сдерживаться, но теперь она говорила с оттенком презрения. – Ты половину своего свободного времени проводишь, делая что-то для людей, которые в грош тебя не ставят и которым абсолютно на тебя наплевать. Ты уступаешь места в трамваях всяким свиньям, а сам так устаешь, что дома даже пошевелиться не можешь. Ты работаешь во всяких общественных комитетах, это занимает не меньше часа в день – ты мог бы потратить этот час на дело, – но ты не получаешь за это ни цента! Тебя вечно все используют – я больше этого не вынесу! Я думала, что вышла замуж за человека, а не за профессионального самаритянина, который готов выручить любого и взвалить на себя весь мир!
Завершив свою обличительную речь, Жаклин вдруг покачнулась и осела на стул – нервы не выдержали.
– А в то же время, – отрывисто продолжила она, – ты нужен мне. Мне нужна твоя сила, твое здоровье, твои руки и твоя поддержка. Но если ты… если ты отдаешь все это другим, мне остается так мало, что для меня…
Он опустился рядом с женой на колени и обнял ее. Ее голова послушно легла ему на плечо.
– Прости меня, Жаклин, – тихо сказал он, – я буду осторожнее. Я сам не знал, что делаю.
– Ты самый добрый на свете, – глухо пробормотала Жаклин, – но мне нужен весь ты и все лучшее в тебе!
Он гладил ее по голове. Несколько минут они так и сидели, не говоря ни слова, словно достигнув нирваны мира и взаимопонимания. Затем Жаклин неохотно приподняла голову, потому что в дверях послышался голос мисс Клэнси, прервавший идиллию:
– Прошу прощения…
– Что такое?
– Посыльный пришел, у него какие-то коробки. Там наложенный платеж.
Мэйзер встал и вышел вслед за мисс Клэнси в приемную.
