ДЖЕЙМС ПАУЭЛЛ, М. Д. Н.
«ГИТАРА, КОСТИ И КАСТЕТ»
Понед., Ср., Птн.
С 15 до 17.
– Милости прошу! – произнес директор, распахнув перед ней дверь.
И Амантис очутилась в большом светлом помещении, где было много девушек и юношей ее возраста. Поначалу ей показалось, что она попала на оживленный фуршет, но через некоторое время она заметила, что все происходящее подчиняется определенному ритму и плану.
Ученики были разделены на группы; кто-то сидел, кто-то стоял, но все без исключения жадно впитывали занимавшие их предметы. Шесть юных дам, собравшихся в кружок вокруг каких-то невидимых предметов, издавали серию криков и восклицаний – жалостливых, молящих, просящих, призывных, умоляющих и горестных; их голоса создавали лейтмотив для основного басового тона загадочного лязга.
Рядом с этой группой четверо юношей окружили взрослого негра – и это был не кто иной, как верный слуга мистера Пауэлла! Молодые люди без всякой видимой причины орали на Хьюго, выражая широчайшую гамму эмоций. Их голоса то возносились почти до крика, то звучали мягко и нежно, почти спокойно. Хьюго время от времени им отвечал – то хвалил, то поправлял, то выражал свое недовольство.
– Что они делают? – шепотом спросила Амантис у Джима.
– Это курс по южному акценту. Многие здешние ребята желают научиться разговаривать с южным акцентом, вот мы их и учим говорить, как в Джорджии, во Флориде, в Алабаме, на Восточном побережье и в старой доброй Виргинии. А кое-кто даже пожелал выучиться по-негритянски – чтобы петь блюзы.
Они прошлись среди групп. Несколько девушек с металлическими кастетами яростно бросались на пару боксерских груш, на которых были намалеваны ухмыляющиеся и подмигивающие рожи «приставал». Группа юношей и девушек под аккомпанемент ударного банджо извлекали громкие гармонические обертона из своих гитар. В углу несколько пар на негнущихся ногах танцевали под фонограф, на котором стояла пластинка с записью «Саванна-бэнда» Растуса Малдуна; другие пары торжественно вышагивали по залу неторопливые па «чикаго», перемежаемые «мемфисскими боковыми».
– А есть здесь какие-нибудь правила? – спросила Амантис.
Джим задумался.
– Ну, – ответил он спустя некоторое время, – если нет шестнадцати, то курить запрещается; когда идет игра в кости, нельзя жульничать; и еще я запрещаю приносить в Академию спиртное.
– Понятно.
– А теперь, мисс Пауэлл, если вы готовы, я попросил бы вас снять шляпку и присоединиться к мисс Женевьеве Харлан, тренирующейся у груши вон в том углу! – Он возвысил голос. – Хьюго! – позвал он. – У нас новая ученица! Выдай-ка ей защитный кастет фирмы «Пауэлл», девичий размер!
III
К сожалению, мне не довелось хоть одним глазком увидеть знаменитую «Академию джаза» Джима Пауэлла и не довелось окунуться под его чутким руководством в премудрости костей, кастетов и гитар. Так что я могу лишь пересказать то, что мне сообщил позднее один из его восхищенных учеников. Впоследствии, когда бы ни зашел разговор об Академии, никто никогда не отрицал, что предприятие пользовалось огромным успехом, и ни один ученик никогда не сожалел о полученном им звании «Бакалавр джаза».
Все родители самым наивным образом предполагали, что это было нечто вроде музыкально-танцевальной школы, а сведения о том, что там преподавалось на самом деле, распространялись от Санта-Барбары до Бедфорд-Пул лишь по секретным каналам «сарафанного радио» так называемого «молодого поколения». Приглашения погостить в Саутгемптоне стали цениться очень высоко, хотя обычно молодежь считает Саутегмптон едва ли не скучнее, чем Ньюпорт.
Академия даже обзавелась филиалом – небольшим, но весьма искусным, джазовым ансамблем.
– Эх, если бы тут можно было приглашать на работу цветных! – посетовал однажды Джим в разговоре с Амантис. – Я пригласил бы «Саванна-бэнд» Растуса Малдуна! Вот это ансамбль! Хоть разок бы с ними сыграть – вот моя мечта!
Он стал прилично зарабатывать. Плата за занятия была невелика – как правило, его ученики были не особенно щедры, – но он, тем не менее, смог переселиться из пансиона в отдельный номер «Казино-отеля», где Хьюго подавал ему завтрак в постель.
Ввести Амантис в общество «золотой молодежи» Саутгемптона оказалось проще, чем он предполагал. Уже через неделю все в Академии обращались к ней запросто, по имени. А мисс Женевьева Харлан так ее полюбила, что даже пригласила на небольшой бал к себе в дом, и там она смогла проявить себя с подобающим тактом, так что впоследствии ее стали приглашать практически на все подобные мероприятия в Саутгемптоне. Теперь Джим видел ее гораздо реже, чем ему бы хотелось. Ее отношение к нему не изменилось – она часто гуляла с ним по утрам, всегда с удовольствием слушала его рассказы о новых планах; но после того, как ее приняли в светском обществе, по вечерам она всегда была занята. Джим не раз приходил к ней в пансион и обнаруживал ее совершенно без сил, словно она только что откуда-то примчалась – по всей видимости, с какого-то увеселения, на котором ему места не нашлось.
Лето подходило к концу, и он обнаружил, что для полного триумфа его предприятия ему кое-чего не хватает… Несмотря на радушие, которым встретили Амантис, лично для него двери саутгемптонских особняков так и не раскрылись. С трех до пяти его ученики вели себя по отношению к нему вежливо и любезно – а лучше сказать, демонстрировали полнейший восторг; но в остальное время они с ним пребывали в разных мирах.
Он оказался в положении профессионального тренера по гольфу: на поле ему позволяют вести себя «на равных» и даже командовать, но с заходом солнца все его привилегии исчезают; ему можно заглянуть в окно клуба и посмотреть на танцующих, но танцевать его никто не позовет. Так и Джим не мог видеть, как его ученики применяют на практике полученные знания. Можно было лишь послушать, как утром они обсуждают свои вчерашние приключения, только и всего.
Но тренер по гольфу, будучи англичанином, всегда с достоинством держит себя на ступеньку ниже своих учеников, а Джим Пауэлл, «из очень хорошей семьи, с юга – зрите в корень!», провел много бессонных ночей в своем гостиничном номере, прислушиваясь к музыке, доносившейся из особняка Кацби или из клуба «Берег», ворочаясь без сна и размышляя, в чем же дело? Добившись первых успехов, он заказал себе фрак, решив, что скоро представится случай его надеть, но фрак так и лежал нетронутым в коробке, в которой его доставили от портного.
Может быть, думал он, их всех и в самом деле отделяла от него какая-то непреодолимая пропасть? Он потерял покой. Почувствовать эту пропасть его заставил один парень – Мартин Ван-Флек, сын местного «мусорного короля». Этому Ван-Флеку был двадцать один год, и он представлял собой типичный продукт репетиторского обучения, все еще надеющийся когда-нибудь поступить в Йельский университет. Джим несколько раз слышал, как он за глаза отпускал насчет него замечания: однажды высказался о многопуговичном костюме, а в другой раз принялся обсуждать остроносые туфли; но Джим пропустил все это мимо ушей.
