Роза, роза, роза ночная…
Ты расцветаешь
под яркой весенней луной…
Через несколько минут, чувствуя непривычное потрясение и стремление улететь ввысь, Бэзил вышел постоять в толпе на театральном крыльце. И взгляд его тут же упал на почти забытый и претерпевший любопытную метаморфозу призрак мистера Руни.
Мистер Руни действительно до некоторой степени утратил свой привычный облик. Начать можно было с того, что у него на голове красовалась совершенно иная и гораздо меньшего размера шляпа, чем та, что он носил при расставании с Бэзилом в полдень. Кроме того, его лицо утратило обычный деловой вид, приобретя вместо этого оттенок наивности и даже нежную бледность; галстук и сорочка гордо торчали наружу, более не скрываемые невесть где вымокшим насквозь пальто. Каким образом за какие-то четыре прошедших часа мистеру Руни удалось привести себя в такой вид, можно было объяснить лишь тяжкими последствиями заточения пылкой и свободолюбивой души в школе-пансионе для мальчиков. Мистер Руни был рожден для трудов и подвигов под необъятным сводом небес и, даже не отдавая себе в этом отчета, продолжал уверенно двигаться навстречу своей судьбе.
– Ли, – глухо сказал он, – возьмись за себя! Я заставлю тебя взяться за ум!
Чтобы избежать зловещей перспективы быть заставленным взяться за ум прямо в театре, Бэзил совершил неуклюжую попытку сменить тему разговора.
– Вы пойдете смотреть спектакль? – спросил он, явно польстив мистеру Руни своим предположением, что тот еще способен дойти до кресла в зале. – Постановка просто замечательная!
Мистер Руни снял шляпу, продемонстрировав свои насквозь мокрые матовые волосы. Где-то в глубине его сознания на мгновение забрезжила картина окружающей действительности.
– Нам нужно ехать обратно в школу, – произнес он серьезным и неуверенным тоном.
– Но ведь там еще целый акт! – в ужасе возразил Бэзил. – Я должен досмотреть последний акт!
Покачнувшись, мистер Руни посмотрел на Бэзила, смутно понимая, что отдал себя целиком и полностью в руки этого мальчишки.
– Ну, ладно, – согласился он. – Я пойду пока где-нибудь поем. Встречаемся у бокового выхода!
Он резко развернулся, прошел, пошатываясь, по лестнице и, не раздумывая, завернул в соседний с театром бар. Потрясенный Бэзил пошел обратно в зрительный зал.
АКТ III
Сад на крыше дома мистера Ван-Астора. Ночь.
Прошло полчаса. Все в конце концов должно было кончиться хорошо. Выступал комик – после слез был самый подходящий момент посмеяться, – и яркое тропическое небо сулило скорое блаженство. Еще один красивый и жалобный дуэт, и внезапно долгий миг несравненной красоты закончился.
Бэзил вышел в фойе и задумчиво постоял, глядя, как мимо проходят зрители. Письмо матери и этот мюзикл очистили его разум от горечи и мстительности – он вновь стал самим собой, и ему захотелось поступать исключительно правильно. Он думал о том, будет ли правильно доставить мистера Руни обратно в школу? Он пошел к бару, убавляя шаг по мере приближения; дойдя до двери, он робко ее приоткрыл и заглянул внутрь. Увидеть удалось лишь одно – среди пьющих у стойки мистера Руни не было. Бэзил прошел немного по улице, вернулся и вновь попробовал войти. Чувствовал он себя так, словно дверь могла его укусить, поскольку он испытывал страх перед салуном – ведь его воспитали в старых традициях Среднего Запада. На третий раз попытка увенчалась успехом. Мистер Руни крепко спал за столиком в дальнем конце зала.
Вновь выйдя на улицу, Бэзил походил взад-вперед, задумавшись. Он, пожалуй, даст мистеру Руни полчаса. Если через полчаса мистер Руни не выйдет, то Бэзил сам поедет обратно в школу. В конце концов, по окончании футбольного сезона мистер Руни только и занимался тем, что постоянно на него нападал, и теперь Бэзил просто умоет руки, а еще через день или два навеки стряхнет школьный прах со своих ног.
Он уже несколько раз прошелся вперед-назад, когда заметил вывеску «Проход на сцену», взглянув на аллею у театра. Можно было понаблюдать за выходом актеров!
Он остановился. Мимо него потоком шли девушки, но это были времена, когда образы актрис в прессе прославлять было не принято; этих по-обычному одетых дамочек он принял за гардеробщиц или кого-то в этом роде. Затем вышла девушка, а с ней – мужчина, и Бэзил развернулся и даже пробежал несколько шагов по улице, словно опасаясь, что они его узнают, а затем побежал назад, дыша так громко, словно у него случился сердечный приступ, потому что девушка, блестящая юная девятнадцатилетняя красавица, была Она, а рядом с ней шел не кто иной, как сам Тэд Фэй!
Держась за руки, они прошли мимо, и Бэзил, не в силах удержаться, пошел за ними вслед. Она на ходу очаровательно прильнула к Тэду Фэю, и стало ясно – их связывают самые нежные отношения. Они перешли на другую сторону Бродвея и зашли в гостиницу «Никербокер», а отставший футов на двадцать Бэзил последовал за ними – как раз вовремя, чтобы увидеть, как они вошли в зал, где накрыли столики для вечернего чая. Они сели за столик для двоих, что-то сказали официанту, а затем, оставшись, наконец, наедине, подались поближе друг к другу. Бэзил заметил, что Тэд Фэй держит в своих ладонях ее затянутую в перчатку руку.
Комната, где пили чай, отделялась от главного зала только рядом декоративных елочек в горшках. Бэзил прошел вдоль горшков до дивана, который стоял практически напротив их столика, и сел там.
Она говорила негромко, слегка запинаясь, не так уверенно, как на сцене, и очень печально: «Ну, конечно да, Тэд!» Довольно долгое время на протяжении их разговора она повторяла: «Ну, конечно да!», или: «Но ведь это не так, Тэд!» Тэд Фэй говорил тихо, и Бэзил не мог ничего разобрать.
– … он сказал – через месяц, и он не намерен больше ждать… В каком-то смысле да, Тэд… Это нелегко объяснить, но ведь он сделал все и для моей мамы, и для меня… Какой смысл себя обманывать? С этой ролью справилась бы любая дурочка, и любая, кому бы он ее дал, была бы просто обречена на успех… Он ужасно заботливый… Ведь он сделал для меня все!
Бэзил прислушивался изо всех сил, захваченный сильными переживаниями; теперь он слышал и то, что говорил Тэд Фэй.
– Но ты говоришь, что любишь меня?
– Но разве ты не понимаешь, что я обещала выйти за него больше года назад?
– Скажи ему правду – что любишь меня! Попроси его тебя отпустить!
– Но это же не музыкальная комедия, Тэд!
– Да, здесь все пошлее, – с горечью сказал он.
– Прости, дорогой, милый мой Тэд, но ты сводишь меня с ума, продолжая в том же духе! Мне становится все тяжелее и тяжелее.
– Наверное, я брошу Йель и уеду из Нью-Хейвена.
– Нет, ни в коем случае! Ты останешься и будешь этой весной играть в бейсбол. Ты же идеал для всех этих мальчишек! И если ты…
Он отрывисто рассмеялся:
– Да уж! Кому, как не тебе, рассказывать мне об идеалах?
