И посмотрел на нее, затаив дыхание; она задумалась.
– До свидания! – сказал он.
Чуть нахмурившись, она проводила их до двери и вышла с ними на веранду.
– Так сколько времени, вы говорите, нужно будет репетировать? – задумчиво спросила она.
II
Три дня спустя, августовским вечером, на крыльце дома мисс Халлибартон Бэзил читал актерам свою пьесу. Он нервничал, и поначалу так и сыпались замечания вроде: «Погромче!» или «Помедленнее, пожалуйста!» В тот самый момент, когда остроумная перепалка двух бандитов-комиков вызвала у слушателей смех – шутки были проверены временем и обкатаны еще Уэбером и Филдсом, – читку прервало прибытие Хьюберта Блэра.
Хьюберту было пятнадцать лет; это был довольно ограниченный мальчик, от остальных его отличали лишь две-три способности, зато развиты они у него были в экстраординарной степени. А поскольку одно совершенство всегда подразумевает наличие и других совершенств, юные дамы никогда не могли оставить без внимания ни одного даже самого прихотливого его каприза, безмолвно терпели его ветреность и не могли поверить, что им никогда не удастся побороть лежавшее в глубине его натуры равнодушие. Их ослепляла его яркая самоуверенность, его прямо-таки ангельская непосредственность, за которой скрывался настоящий талант манипулятора, и его экстраординарная грация. Длинноногий, красиво сложенный, он обладал ловкостью и силой акробата, которая обычно наблюдается лишь у тех, кто, как говорится, «плоть от плоти земной». Его тело находилось в постоянном движении, смотреть на него было истинным наслаждением, и Эвелин Биби была не единственной девушкой из «взрослой» компании, которой мерещилось в нем некое таинственное обещание; не она одна подолгу наблюдала за ним, испытывая нечто большее, чем банальное любопытство.
И вот он появился в дверях, с выражением притворного почтения на округлом дерзком лице.
– Прошу прощения! – произнес он. – Это же Первая методистская епископальная церковь, не правда ли? – Все, включая Бэзила, рассмеялись. – Я просто был не совсем уверен. Мне показалось, что я попал в церковь, но здесь почему-то нет скамеек!
Все опять, уже слегка обескураженно, рассмеялись. Бэзил подождал, пока Хьюберт усядется рядом с Эвелин Биби. Затем он снова стал читать пьесу, а все остальные – восхищенно смотреть, как Хьюберт пытается удержать равновесие, балансируя на двух задних ножках стула. Чтение теперь сопровождалось этим скрипучим аккомпанементом. Внимание слушателей вновь обратилось к пьесе лишь тогда, когда Бэзил произнес: «А теперь на сцену выходит Хьюберт».
Бэзил читал больше часа. Когда он закончил, закрыл тетрадь и робко взглянул на слушателей, неожиданно раздался взрыв аплодисментов. Он очень точно описал своих героев, и, несмотря на все несуразицы, результат его трудов и в самом деле вызывал интерес – это была самая настоящая пьеса. Бэзил еще задержался поговорить с мисс Халлибартон, а затем, весь красный от смущения, пошел домой в августовских сумерках, чуть-чуть актерствуя по дороге – просто так, сам для себя.
Всю первую неделю репетиций Бэзил провел, бегая из зала на сцену и со сцены в зал, крича: «О, нет! Конни, ну посмотри же: ты должна стоять вот так!» А затем пошли неприятности. В один прекрасный день на репетицию пришла миссис Ван-Шеллингер. После репетиции она объявила, что не может позволить Глэдис участвовать в «пьесе о преступниках». Она считала, что от этого элемента действие можно легко избавить; например, пару бандитов-комиков легко заменит «пара веселых фермеров».
Бэзил с ужасом все это выслушал. Когда она ушла, он заверил мисс Халлибартон, что не изменит в тексте ни слова. К счастью, Глэдис играла кухарку, и эту вставную роль можно было легко убрать, но ее отсутствие сказалось в совершенно ином аспекте. Глэдис была спокойной и смирной девушкой, «самой воспитанной девушкой в городе», и с ее отсутствием поведение актеров на репетициях стало ухудшаться. Те, у кого были лишь реплики вроде: «Я спрошу у мистера Ван-Бейкера, сэр!» в первом акте и «Нет, мэм!» в третьем, стали демонстрировать свою неприкаянность в промежутках между выходами. Так что теперь на репетициях стало все чаще раздаваться:
– Прошу вас, уймите этого щенка или отправьте его, наконец, домой!
– Да где же эта кухарка? Маргарет, проснись, наконец, бога ради!
– И что же тут такого смешного, чтобы ржать как лошадь?
Мало-помалу главной проблемой стала необходимость исподволь и тактично управлять Хьюбертом Блэром. Не считая его нежелания учить реплики, актером он оказался вполне сносным, но вне сцены он превратился в настоящую проблему. Он без устали актерствовал лично для Эвелин Биби, что выражалось, например, в том, что он игриво гонялся за ней по фойе или же щелкал орешки и бросал скорлупки за спину так, что они самым таинственным образом всегда приземлялись прямо на сцене. Когда его призывали к порядку, он бормотал вполголоса себе под нос: «Ах, да сам заткнись!», и Бэзил вполне угадывал смысл слов, хотя толком ничего разобрать не мог.
Но Эвелин Биби полностью оправдала все ожидания Бэзила. Едва выйдя на сцену, она тут же приковывала к себе внимание зала, и Бэзил это отметил, добавив ей реплик. Он завидовал тому слегка сентиментальному удовольствию, которое она испытывала от совместных с Хьюбертом сцен, и даже ощущал неопределенную и обезличенную ревность, видя, как почти каждый вечер после репетиций Хьюберт подвозил ее домой в своей машине.
Однажды на второй неделе репетиций Хьюберт опоздал на целый час, вяло отработал первый акт, а затем объявил миссис Халлибартон о том, что ему пора домой.
– А что случилось? – спросил Бэзил.
– У меня дела.
– Что, очень важные?
– А тебе какое дело?
– Да такое! – запальчиво ответил Бэзил, но тут вмешалась мисс Халлибартон:
– Не нужно ссориться, ребята! Хьюберт, Бэзил ведь просто хотел сказать, что если это не слишком важное дело, то… Мы ведь все здесь жертвуем своим свободным временем ради того, чтобы у нас получилась успешная постановка!
Это замечание явно не вызвало у Хьюберта ничего, кроме скуки.
– Мне нужно съездить в центр и забрать отца.
Он бросил холодный взгляд на Бэзила, словно желая ему сказать – ну, попробуй скажи, что это ерунда!
– А почему же ты тогда опоздал на целый час? – спросил Бэзил.
– Потому что мне нужно было помочь маме.
Вокруг собралась уже целая группа, и он окинул окружающих взглядом победителя. Ведь причина была уважительная – и лишь Бэзил заметил, что это было вранье.
– Чепуха! – сказал он.
– Может, для тебя и так… Генеральчик!
Бэзил шагнул к нему, его глаза сверкнули.
– Что ты сейчас сказал?
– Я сказал «генеральчик». Разве не так тебя прозвали в школе?
Это было правдой. Кличка преследовала его и дома. И даже когда он прямо-таки побелел от ярости, на него тут же навалилось полнейшее бессилие от понимания того, что прошлое – оно всегда рядом, никуда от него не деться. На миг ему показалось, что вокруг – смеющиеся над ним его школьные недруги. Хьюберт засмеялся.
