— Это тебе, — сказал он Луше. — А это тебе, — и протянул обе головки Ивушкину.
— Да нам хватит и одной, — застеснялся Ивушкин.
— Берите, берите, — улыбался Макосейка. — Пригодится. Это же веселый мак!
— Спасибо. Ты добрый, — снова не позабыла похвалить его Луша.
Умница Луша! Хорошая, дельная лошадь!
— Послушай, а ты не скажешь нам, как найти сестру Летницу?
— Найдете, найдете, — сказал Макосейка. — Найдете в свой черед. Только разве есть у вас вода из загорного колодца?
— Нету никакой воды!
— Ну вот, видите. И у меня нету.
— Как же быть, ты, наверно, знаешь?
— Знаю, — сказал Макосейка. — Надо идти к колодцу и зачерпнуть воды. За белой горой. Вон, глядите.
Они стали глядеть туда, куда показывал Макосейка. Но там ничего, кроме неба, не было, а по нему плыли белоснежные, хорошо отстиранные Нотей облака.
— Там ничего нет, — сказала Луша.
— И мне ничего не видно, — подтвердил Ивушкин.
— Да как же не видно? — удивился Макосейка. — Ну, глядите еще.
Они снова пригляделись, и им показалось, что одно облако вроде бы не двигается. Это и была белая гора.
— Когда ж это мы туда доскачем? — сказала Луша. — Это сколько же времени пройдет?
Но в том-то и дело, что в "Нигде и никогда" никакого времени вообще не было. И до белой горы они добрались по-нашему в одно мгновение. И это было очень удачно.
Потому что дальше было так.
Глава десятая
ВОДА ИЗ ЗАГОРНОГО КОЛОДЦА
— Я не понял: кто и куда пройдет? — спросил Макосейка.
— Время пройдет, — сказала Луша.
— Я с ним не знаком, никогда не встречался, — покачал головой Макосейка.
Ивушкин открыл было рот, чтобы объяснить медведю, что такое время, но ничего убедительного ему не пришло в голову. В самом деле, а как скажешь? Время — это всегда тикающий будильник, у которого внутри сидит электрическая батарейка, время — это когда кончился длинный и интересный день и уже надо ложиться спать, а спать совершенно не хочется. Время — это то, что, по словам взрослых, все без конца теряют, а вот находить — никогда не находят. Однажды Ивушкин слышал, как папа сказал: "В главке только тянут время", но это для объяснения Макосейке, что такое время, никак не годилось. Поэтому Ивушкин рот закрыл и объяснять ничего не стал.
— Время это то, что всегда проходит, — сказала Луша, но Макосейка из этого объяснения все равно ничего себе не уяснил.
— Раз вам нужен загорный колодец, значит, надо оказаться за белой горой, — сказал Макосейка.
— Ты такой умный, Макосейка, — сказала Луша. — Ты нам объясни попроще, как это — "оказаться за белой горой"?
— Да чего же тут объяснять. У вас же есть ноги!
Выходила какая-то нелепица. Конечно, ноги у них есть. Но ведь до горы, которая едва виднеется, сливаясь вдалеке с облаками, ногами как раз идти далеко. Ноги не заправишь бензином, не включишь зажигание, не нажмешь на акселератор!
— Подними правую переднюю ногу, — скомандовал Макосейка Луше.
Луша так и сделала.
— Теперь поставь. Подними левую. Теперь правую заднюю. Теперь левую.
Луша послушно проделала всю эту гимнастику. А Ивушкин стоял и с удивлением смотрел на Лушу и ждал, что же от этого топанья то одной, то другой ногой произойдет.
— Что же ты стоишь? — вдруг обратился к нему Макосейка. — Ну же! Правой! Теперь левой!
И — трудно себе представить!
Не успел Ивушкин опустить левую ногу на землю и отпечатать на ней узорчатый след резиновой подошвы своих кед, как исчез из виду и симпатичный бурый Макосейка, и веселые, улыбающиеся поля красивейшего алого и белого мака. Все это куда-то подевалось. И оказались они с Лушей у подножия не очень высокой горы, которая была вся покрыта кустами черемухи. Черемуха цвела таким буйным цветом, что гора казалась вспененной, как будто неведомый великан развел целую гору мыла и вот-вот начнет пускать в небеса огромные и прекрасные мыльные пузыри. А пахло как! Точно кто-то только что разбил огромный флакон с хорошими духами.
Из черемуховых зарослей доносилась звонкая соловьиная песня.
Первой опомнилась Луша.
— Ты смотри, Ивушкин, — сказала она, — мы ведь не только горы достигли, мы ведь с тобой уже и через гору перебрались!
— Интересно, хоть кто-нибудь нам дома поверит, когда мы им расскажем? Валька уж точно скажет: "Ты, Ивушкин, опять сказки рассказываешь". Или скажет: "Это еще пока наукой не доказано". Он всегда так говорит.
— Вот мы и докажем, — сказала Луша.
— Да ведь кто же поверит нам?
— Ладно, Ивушкин, — вернула его к действительности Луша. — Дома еще оказаться надо сперва. А потом уж и "поверят, не поверят".
Действительно! Что это он, о чем думает! Точно не находятся они оба неведомо где, никому не видимые, для всех потерянные. Точно пасет он Лушу в селе Высокове на лугу за поскотиной. Эх, Ивушкин!
Вдруг их внимание привлек звук плещущейся воды. Где-то вода переливалась, тенькала, булькала, напевала. Они обернулись на звук и увидели, что рядом с ними, ну, просто в двух шагах, находится низенький колодезный сруб, накрытый чистеньким, гладко обструганным дощатым щитом, а к щиту прибита деревянная ручка, чтоб удобнее открывать.
Ивушкин кинулся к колодцу, поднатужился, стащил с него крышку.
Вода была не близко и не далеко. Она плескалась, качалась, смеялась, выдыхая прохладу.
Луша подошла, опустила голову в сруб. Нет — ни Ивушкин рукой, ни Луша мордой дотянуться до воды не могли. И вдруг оба разом поняли, что у них ничего, ну прямо ничегошеньки нет, во что взять воду. Ни чашки, ни плошки, ни фляжки, ни консервной банки, ни даже чайной ложки.
— Погоди, Ивушкин, ты только не падай духом, — сказала Луша, потому что поняла, о чем он подумал.
А подумал он, конечно, о том, что вода им просто до зарезу нужна что без нее им никогда не узнать, как им быть, и никогда домой не вернуться. А раз воду взять не во что, так и думать нечего, что все образуется. А надо сесть на траву, прямо тут, возле белой горы, и пропасть в этом сладком вареньевом запахе черемухи.
Ивушкину представился их дом и маленькая банька, которую мама топила по субботам и звала их с папой: "Мужики, париться!" И еще вспомнил он маленькие мосточки на Мере, и как они с папой стояли на этих мосточках на закате и ловили рыбу на ручейника, и как он, Ивушкин, еще совсем недавно поймал серебристую рыбку, которая смешно называется "уклейка". Ну зачем, зачем, зачем надо было писать эту шипучую, змейскую диссертацию?
