Натянутая улыбка быстро сползла с материнского лица, сменившись хмурым равнодушием. Она и раньше не любила «делать лицо». Сейчас у нее попросту не было на это сил.
– Хэйтем, ты знаешь, что меня не будет на похоронах?
– Да, мама.
– Мне жаль. Мне очень, очень жаль, Хэйтем. Но у меня просто нет на это сил.
Прежде мать редко называла меня по имени. «Дорогой» – так обычно обращалась она ко мне.
– Да, мама, – ответил я, зная, что она была достаточно сильной.
«У твоей матери, Хэйтем, храбрости больше, чем у всех мужчин, какие мне встречались», – любил повторять отец.
Мои родители познакомились вскоре после переезда отца в Лондон. По словам отца, мать преследовала его, как «львица в погоне за добычей». Не раз, слыша эту шутку, мать давала отцу такую же шутливую затрещину. Скорее всего, шутка появилась не на пустом месте и несла в себе долю правды.
О своей семье мать говорить не любила. Я лишь знал, что ее родители – «люди состоятельные». Но как-то Дженни обронила, что родители моей матери, узнав, кого она выбрала себе в мужья, отреклись от нее. Почему – я так и не узнал. Сколько раз я ни пытался расспрашивать мать о жизни отца до их с ним свадьбы (не скажу, чтобы мои попытки были частыми), она лишь загадочно улыбалась и говорила: «Придет время, и отец все тебе расскажет».
Сейчас, сидя в ее комнате, я горевал не только по убитому отцу. Я уже никогда не узнаю, о чем он собирался мне рассказать в день моего десятилетия. Конечно, это огорчение было совсем ничтожным по сравнению с потерей отца. У меня щемило сердце от взгляда на мать. Она… сжалась, причем не столько внешне, сколько внутренне. Теперь в ней не было храбрости, о которой говорил отец.
Мне вдруг пришло в голову, что он и был источником ее силы. Ее разум и чувства просто не смогли справиться с впечатлениями той жуткой ночи. Кровавое побоище и пожар – это было выше ее сил. Я слышал, что нечто подобное происходит с солдатами. Они обретают «солдатское сердце», становясь тенями себя прежних. Может, то же произошло и с моей матерью?
– Мне очень жаль, – в который уже раз повторила мать.
– Все в порядке, мама.
– Нет, я не об этом. Я сожалею, что тебе предстоит отправиться в Европу с мистером Берчем.
– Но мое место здесь, рядом с вами. Я должен заботиться о вас.
Мать слабо усмехнулась.
– Мамин солдатик, значит? – спросила она, бросив на меня странный, испытующий взгляд.
Я сразу понял, о чем она сейчас думала. Ее мысли перенеслись в ту ночь, в сражение на площадке второго этажа. Не удивлюсь, если перед ее мысленным взором встала картина: я вонзаю меч в глаз того, кто готовился перерезать ей горло.
Я невольно сжался – столько душевной боли было в ее взгляде.
– Хэйтем, я же не останусь совсем одна. Обо мне позаботятся мисс Дэви и Эмили. Когда починят наш дом на площади Королевы Анны, я вернусь туда и найму новых слуг. Это не тебе нужно заботиться обо мне, а, наоборот, мне надо присматривать за тобой. Вот почему я назначила мистера Берча управляющим имуществом нашей семьи и твоим опекуном. Так что ты будешь находиться под надлежащим присмотром. Полагаю, этого хотел бы твой отец.
Мать недоуменно посмотрела на занавески, словно вспоминая, почему они задернуты.
– Кажется, мистер Берч собирался сказать тебе, что поездка в Европу не может ждать.
– Он уже говорил. Но…
– Прекрасно. – Мать снова повернулась ко мне. И опять в ее взгляде было что-то чужое. Мистер Берч оказался прав: та, прежняя, хорошо знакомая мне женщина исчезла. Или я перестал быть прежним ее сыном? – Хэйтем, так будет лучше для всех нас.
– Но, мама…
Она метнула на меня быстрый взгляд.
– Ты едешь, и это вопрос решенный, – твердо произнесла мать, отворачиваясь к занавешенному окну.
Я посмотрел на мисс Дэви, словно рассчитывая на ее помощь. Но она лишь сочувственно улыбнулась. «Сожалею, Хэйтем, но я не в состоянии вам помочь. Ваша мать уже приняла решение», – говорили глаза мисс Дэви.
В комнате стало тихо. Единственным звуком был цокот копыт. Мимо дома проехала карета. Внешнему миру не было никакого дела до того, что мой внутренний мир распадался на куски.
– Можешь идти, Хэйтем, – взмахнув рукой, сказала мать.
Прежде – я имею в виду, до нападения на наш дом – мать никогда не «вызывала» меня и не говорила «можешь идти». Прежде она непременно поцеловала бы меня в щеку и сказала бы, что любит меня. Эти слова я слышал от нее ежедневно, иногда по нескольку раз в день.
Я встал и только сейчас понял, что мать ни слова не сказала о случившемся на площадке. Она даже не поблагодарила меня. Подойдя к двери, я еще раз взглянул на нее. Может, она не хотела быть спасенной такой ценой?
4
На похороны я отправился в сопровождении мистера Берча. Служба была скромной и проходила в той же часовне, где отпевали Эдит. Число собравшихся тоже было примерно таким же, как в прошлый раз: слуги, старина Фейлинг и несколько человек, работавших у отца. С одним из них мистер Берч познакомил меня после церемонии. Это был некто мистер Симпкин, тридцати с лишним лет. Он сообщил мне, что отныне будет вести дела нашей семьи.
– Можете не беспокоиться, мастер Хэйтем. Пока вы будете в Европе, я позабочусь о вашей матери, – заверил он меня.
И только тогда я понял, что мой отъезд неизбежен: дело это решенное и у меня нет иного выбора. Я, конечно, мог убежать. Однако такой поворот вовсе не казался мне выбором.
Мы вернулись домой. В передней я поймал на себе взгляд Бетти. Служанка наградила меня вялой улыбкой. Похоже, о моем отъезде знали уже все слуги. Когда я спросил Бетти, чем она намерена теперь заняться, она сообщила, что мистер Дигвид подыскал ей другое место службы. Бетти проводила меня до комнаты. Когда она уходила, в ее глазах стояли слезы. Я сел и с тяжелым сердцем взялся за свой дневник.
11 декабря 1735 г
1
Завтра утром мы уезжаем в Европу. Меня удивляет, как мало времени понадобилось мне на сборы. Казалось, пожар в доме на площади Королевы Анны уничтожил все связи с прежней жизнью. Мое имущество уместилось в двух чемоданах. Их увезли сегодня утром. В оставшееся время мне нужно написать несколько писем и повидаться с мистером Берчем. Я должен рассказать ему о вчерашнем разговоре.
Я уже почти погрузился в сон, когда в дверь негромко постучали.
– Войдите, – сказал я, садясь на постели и ожидая увидеть Бетти.
Но я ошибся. В комнату вошла какая-то девушка, плотно закрыв за собой дверь. Затем она приблизила к лицу свечу, чтобы я видел, кто передо мной, и приложила палец к губам. Это была Эмили, блондинка Эмили, наша горничная.
