Он покачал головой:
– Я, мальчик, сам по себе. В отличие от тебя.
– Меня давно уже никто не называет мальчиком, – заметил я ему.
– Ты, видно, думаешь, будто составил себе имя. Как же! Хэйтем Кенуэй. Убийца. Разящий меч тамплиеров. И чем ты гордишься? Тем, что убил пару толстопузых купцов? Но для меня ты – мальчишка. Мальчишка, потому что мужчина встречает своих противников лицом к лицу. Он не крадется за ними под покровом ночи, как змея… Или как ассасин.
Он начал перебрасывать свой кинжал из одной руки в другую. Зрелище было почти гипнотическим. Во всяком случае, я старался, чтобы так ему казалось.
– Думаешь, я не способен с тобой сразиться? – спросил я.
– Это ты еще должен доказать.
– Могу прямо сейчас. Место здесь вполне подходящее.
Он сплюнул и поманил меня к себе, продолжая другой рукой выделывать фокусы с кинжалом.
– Ну давай же! – подзадоривал он. – Стань наконец воином. Прочувствуй на своей шкуре, что это такое. Иди же, мальчик. Будь мужчиной.
Он рассчитывал меня разозлить, но его слова лишь добавили мне сосредоточенности. Мне этот человек был нужен живым.
Я перепрыгнул через надломанную ветку и сразу же принялся размахивать мечом. Это заставило моего противника попятиться назад, но он тут же снова встал в боевую стойку, а потом ринулся в контратаку. Некоторое время мы ходили по кругу, и каждый выжидал, когда другой сделает выпад. Кончилось тем, что мне осточертели эти бессмысленные танцы. Я атаковал его и тут же отступил.
Поначалу он думал, будто я промахнулся. Но когда у него по щеке потекла струйка крови, и он, дотронувшись рукой, удостоверился, что это действительно кровь, а не пот, его глаза удивленно округлились. В нашем поединке я первым пролил кровь.
– Ты меня недооценил.
На этот раз его улыбка была уже не такой самоуверенной.
– Второго промаха я не допущу, – пообещал он.
– Допустишь, – возразил я и снова ринулся в атаку.
Я сделал ложный выпад влево, потом мгновенно поменял направление и, воспользовавшись брешью в его обороне, ранил в левую руку. По замызганному рукаву потекла кровь. Ее капли падали на землю, напоминая красные ягоды, вдруг выросшие среди зеленых иголок.
– Я более искусен в поединке, чем тебе думалось, – сказал я противнику. – Тебя ждет неминуемая смерть, если только ты не расскажешь мне все, что знаешь. На кого ты работаешь?
Танцующей походкой я приблизился к нему. Он отчаянно взмахнул кинжалом, но я успел полоснуть его по второй щеке. Теперь на его морщинистом, загорелом лице красовалось сразу две красных полосы.
– Почему убили моего отца?
Я снова оказался рядом с ним, ранив тыльную сторону его правой руки. Увы, мой маневр не заставил его выронить кинжал. Но я на это и не рассчитывал, а потому не особо огорчился. Я решил продемонстрировать ему свои навыки, и на его лице добавилась третья рана. Теперь все оно было в крови, и он больше не улыбался.
Однако он не утратил решимости сражаться. С неожиданной быстротой и проворством он двинулся ко мне, снова перебрасывая кинжал из руки в руку, чтобы сбить меня с толку. Его затея почти удалась. Почти. Потому что раны, нанесенные мной, явно ослабили его силы.
Я пригнулся, и кинжал просвистел над моей головой. А через мгновение я выпрямился во весь рост и ударил противника в незащищенный бок. Нанеся удар, я тут же отругал себя за нерасчетливость. Удар оказался слишком сильным и задел его почку. Похоже, я его убил. Теперь откроется внутреннее кровотечение, и где-то через полчаса его не станет. Это в лучшем случае. Он мог умереть в любую минуту. Трудно сказать, знал ли он об этом, поскольку вновь бросился на меня, оскалив окровавленные зубы. Я легко увернулся от его удара, схватил за правую руку, прижал к туловищу и сломал в локте.
Он не столько закричал, сколько шумно и болезненно втянул в себя воздух. Я еще приналег на сломанные кости руки, и они хрустнули. В этом не было никакой надобности; я просто показывал ему свое умение расправляться с такими, как он. Кинжал выпал из его ослабевших пальцев, мягко шлепнувшись в хвою. Потом и сам мой противник рухнул на колени.
Я отпустил его руку, повисшую плетью вдоль туловища. Раны на лице не переставали кровоточить. Вокруг талии расплывалось темное пятно. Плащ упал с его плеч, накрыв землю. Поверженный противник осторожно пощупал сломанную руку. Когда он посмотрел на меня, в его глазах было что-то невыразимо жалкое. Казалось, я сломал ему не только руку, но и душу.
– Зачем ты убил моего отца? – бесстрастным тоном спросил я.
Он был похож на бурдюк, из которого вытекала вода. Вскоре он завалился на бок. Сейчас его заботила лишь смерть, неотступно приближающаяся к нему.
– Говори! – требовал я, склонившись над ним.
На его окровавленное лицо успели налипнуть сухие хвоинки. Пахло лесным перегноем. Это будет последний запах в его жизни.
– Твой отец… – начал он и закашлялся, выплюнув сгусток крови. – Твой отец не был тамплиером.
– Без тебя знаю! – огрызнулся я. – И за это его убили? – У меня напряглось лицо. Я чувствовал каждую морщину на лбу. – Его убили за отказ вступить в орден?
– Он был… ассасином.
– И тамплиеры его убили? За это?
– Нет. Его убили за то, что у него было…
– Что у него было?
Я почти приник к умирающему, силясь разобрать его слова.
– Что? Что было у моего отца?
Ответа не было.
– Кто? – в отчаянии выкрикнул я. – Кто убил моего отца?
Человек, называвший себя посредником, был при последнем издыхании. Его рот открылся, а веки, слегка вздрогнув, закрылись. Я хлестал его по щекам, надеясь, что жизнь еще не окончательно ушла из его тела. Все было напрасно. Он умер.
Ассасин. Мой отец был ассасином… Я перевернул умершего на спину, закрыл его невидящие глаза, после чего вывернул карманы его мундира. На землю выпало несколько мелких монет и потертых бумажек, свернутых в трубочку. Развернув одну из них, я увидел солдатские призывны́е формуляры, относящиеся к пехотному полку. Точнее – к Колдстримскому гвардейскому полку. Записываясь туда, солдат получал за это полторы гинеи наградных. Его жалованье составляло шиллинг в день. На всех формулярах значилось одно и то же имя казначея. Эдвард Брэддок.
Вместе со своей армией подполковник находился сейчас в Нидерландах, воюя против французов. Я вспомнил остроухого всадника. И вдруг понял, куда он направлялся.
4
Я почти бегом вернулся в хижину. Три лошади, привязанные возле нее, мирно пощипывали траву. Ярко светило солнце. В самой хижине было все так же сумрачно и стало еще холоднее. Реджинальд стоял над привязанным Дигвидом. Его голова неестественно склонилась на плечо. Едва взглянув на него, я понял…
