– А вы?
Мы опять надолго замолчали.
– Чарльз, твои слова меня задевают, – признался я.
– Я ухожу, – объявил он и встал. – У меня нет желания быть здесь, когда ассасин… ваш сын начнет обстрел крепости.
Он посмотрел на меня:
– Вам стоит отправиться со мной. По крайней мере, у нас будет преимущество во времени.
– Я так не думаю, – ответил я Чарльзу. – Чувствую, я должен остаться здесь и принять последний бой. Возможно, ты и прав: я был не самым подходящим Великим магистром. И теперь настало время исправить ошибку.
– Вы хотите встретиться с ним лицом к лицу? Сразиться с ним?
Я кивнул.
– Зачем? Или вы думаете, что сумеете его переубедить? Привлечь на нашу сторону?
– Нет, – печально возразил я. – Боюсь, обращение Коннора в тамплиеры невозможно. Даже узнав правду о Вашингтоне, Коннор не перестал оказывать тому поддержку. Вам бы мой сын понравился. У него как раз есть «убеждения».
– Уговариваете меня остаться?
– Ни в коем случае. Чарльз, я не допущу, чтобы он тебя убил.
Я снял с шеи амулет и протянул Чарльзу:
– Прошу, возьми это с собой. Если Коннор одолеет меня в поединке, я не хочу, чтобы амулет достался ему. Мы потратили немало усилий, чтобы забрать этот артефакт у ассасинов, и у меня нет желания снова видеть его в их руках.
– Не возьму! – отрезал Чарльз, отдергивая руку.
– Нам необходимо сохранить амулет.
– Хэйтем, вы и сами можете позаботиться о его сохранности.
– Чарльз, я уже почти старик. Излишняя предосторожность не помешает.
Я почти насильно сунул амулет ему в руки.
– Я распоряжусь, чтобы вам дали нескольких человек для охраны, – сказал Чарльз.
– Как хочешь. – Я снова посмотрел в окно. – Советую поторопиться. Час расплаты близок.
Чарльз кивнул и прошел к двери. Там он остановился.
– Хэйтем, вы были хорошим Великим магистром, – сказал он, поворачиваясь ко мне. – И простите, если вам казалось, что я думаю по-другому.
Я улыбнулся:
– И ты прости меня за то, что я давал повод для подобных мыслей.
Он открыл рот, намереваясь сказать еще что-то, но потом решил не тратить время на слова и ушел.
3
Корабли повели обстрел крепости из пушек. Я молил Бога, чтобы Чарльзу удалось благополучно покинуть крепость. Возможно, это моя последняя запись. Я надеюсь, что мой сын Коннор прочтет этот дневник. Возможно, тогда он узнает немного больше обо мне и, быть может, даже простит меня. Мой жизненный путь был вымощен ложью; вероломство, с которым я сталкивался постоянно, породило во мне недоверие. Но мой отец никогда не лгал мне, и у себя в дневнике я тоже старался быть искренним.
Коннор, все, о чем ты здесь прочтешь, – правда. Ты волен поступать с ней, как сочтешь нужным.
Эпилог
16 сентября 1781 г
1
– Отец! – позвал я.
Пушечные ядра начали крушить стены крепости. Мне удалось беспрепятственно добраться до западной башни, где, как я знал, находились комнаты отца. Вскоре я нашел нужный коридор, ведущий в покои Великого магистра, и оказался в его кабинете.
– Здравствуй, Коннор, – ответил он.
Его глаза были суровыми, непроницаемыми. Подняв руку, он выдвинул скрытый клинок. Я сделал то же самое. Снаружи грохотали пушечные выстрелы, сыпались каменные осколки, слышались крики умирающих. Мы стали медленно сближаться. Нам с ним приходилось сражаться бок о бок, но никогда – друг против друга. Возможно, ему, как и мне, было любопытно.
Сунув другую руку за спину, отец достал меч. Я вынул свой.
– После следующего залпа начинаем, – сказал он.
Когда раздался следующий залп, вокруг задрожали стены, но нас это не заботило. Сражение началось. Коридор наполнился звоном стали и нашими возгласами. Корабли вели прицельный огонь по форту, намереваясь сровнять его с землей, однако для нас это был не более чем посторонний шум.
– Ну же, – поддразнивал он меня. – Тебе нечего и надеяться сравняться со мной по силе и умениям, Коннор. При всех своих навыках ты все еще мальчишка, и тебе нужно многому учиться.
Спуску он мне не давал. Никаких поблажек. Уж не знаю, что́ думал и чувствовал он, но его меч мелькал со знакомой мне точностью и яростью. Если сейчас, достигнув осени своей жизни, он оставался умелым и грозным воином, представляю, каким он был в расцвете сил. Не хотел бы я в то время оказаться у него на пути. Если он решил устроить мне испытание, для меня оно было нелегким.
– Отдай мне Ли, и я уйду, – предложил я.
Но Ли заблаговременно успел сбежать. В этой части крепости мы с отцом были одни. Он наносил удары с быстротой атакующей кобры и едва не задел мне щеку. До сих пор я лишь оборонялся. Похоже, настало время сменить тактику и самому начать атаковать. Уже не сдерживаясь, я перешел в наступление и довольно скоро сумел ранить отца в предплечье, порвав на нем плащ.
Взвыв от боли, он отпрыгнул назад. В его глазах мелькнула тревога. Я опустил меч и смотрел, как отец вырвал из плаща лоскут, чтобы перевязать рану.
– Давай прекратим это сражение, – предложил ему я. – Вместе мы можем разорвать порочный круг и закончить многовековую войну. Я это знаю.
В отцовских глазах снова что-то мелькнуло. Может, отблеск его давнишней, но так и не исполнившейся мечты?
– Я это знаю, – многозначительно повторил я.
Отец стягивал повязку, зажав другой ее конец в зубах. Ткань успела пропитаться кровью. Он покачал головой. Неужели он успел настолько во всем разочароваться? Неужели его сердце до такой степени очерствело и ожесточилось?
– Нет, – сказал он, окончив перевязку. – Ты лишь хочешь знать. Ты хочешь, чтобы все это было правдой. Когда-то и у меня были схожие мечты. Потом я убедился в их несбыточности.
В его словах слышалась грусть.
– Мы оба в крови, ты и я, – пытался увещевать его я. – Прошу тебя…
На мгновение мне показалось, будто мои слова возымели действие.
– Нет, сын. Мы – враги, и один из нас должен умереть.
Снаружи донесся очередной залп пушек. Факелы в стенных железных кольцах задрожали. Отсветы их пламени заметались по каменному полу и стенам, откуда струилась пыль.
Что ж, так тому и быть.
Мы продолжили сражение. Длительное, тяжелое и далеко не всегда отличавшееся отточенностью и изяществом движений. Отец атаковал меня мечом, кулаком, а порой и головой. Его манера сражаться отличалась от моей. Я бы назвал ее более грубой и напористой. Там было меньше уловок и обманных движений, однако это не мешало отцу двигаться с завидным проворством и наносить мне новые раны.
