А потом мы шли вдоль путей, под прикрытием кустов. Шли без цели и направления, почти не разговаривая. Вода придала нам сил, слабость в ногах не прошла, но больше не было боязни упасть на ровном месте. Да и торопиться не приходилось, поэтому брели мы кое-как, при желании присаживаясь на землю и отдыхая. И одновременно с наступлением красивейшего заката, раскинувшегося на полнеба, выбрели к домам.
– Отсюда я не уйду, пока чего-нибудь не поем, – решительно заявила Яринка, глядя на утопающие в зелени огороды за деревянными изгородями.
Я лишь кивнула. Теперь, когда жажда была утолена, главным вопросом на повестке дня стал голод. И вопрос этот требовал незамедлительного решения.
– Мы ехали на юг, – принялась я размышлять вслух. – Сутки без остановок на юг. Сейчас мы должны быть там, где всё начинает расти раньше. Тут уже должна быть еда в огородах.
Яринка с сомнением кивнула.
– Да, но это не сады, это какой-то посёлок. Люди здесь живут постоянно. Могут поймать.
Я лишь дёрнула плечом. Как будто у нас есть выбор! Глупо загибаться от голода в двух шагах от еды, рискнуть всё равно придётся. Вот только…
– Дождёмся темноты, – решила я. – Пусть все лягут спать, тогда и пошарим по огородам.
Ожидание нас не утомило, потому что мы сами уснули сразу же, как только нашли укромное местечко в тени сиротливой группы деревьев, в стороне от железной дороги. Прошлой ночью, проведённой на тряской платформе под пронизывающим ветром, спать почти не пришлось, так что теперь, в тепле и тишине, сон сморил нас мгновенно.
Когда я открыла глаза, уже в темноте, ночью, то какое-то время не могла вспомнить последних событий. В голове была абсолютная пустота, в теле слабость. И слабость уже не пугающая, не вызывающая протеста, а почти уютная, убаюкивающая, такая, какую не хочется прогонять. Но внутреннее знание, голос-без-слов, ставший громче и отчётливее за последние дни, подсказал мне, что такой слабости нельзя поддаваться и что дарованный ею покой обманчив. Поэтому я с трудом села, чувствуя сильное головокружение и цепляясь пальцами за траву, словно боясь, что земля выскользнет из-под меня. Огляделась.
Ночь вокруг стояла чудесная. Ветки каких-то больших и раскидистых деревьев, у корней которых мы устроились, едва слышно шептались под тёплым ветерком. Только сейчас я поняла, что мы спали не укрываясь, потому что второе пальто так и не нашли, но ничуть не замёрзли. Юг… В траве стрекотали сверчки, со стороны посёлка светили уютные огоньки. А подняв голову, я увидела звёзды и тихонько охнула.
Небо, отличавшееся от привычного мне даже днём, ночью выглядело совсем фантастично. Бездонное, бархатно-чёрное, раскинувшееся во все стороны до далёких горизонтов, оно было так густо усеяно звёздами, что казалось колючим от их острых лучей. Зрелище оказалось таким невыразимо прекрасным, что я принялась трясти за плечо спящую Яринку, боясь, что она не увидит этой красоты.
Подруга с трудом, как я недавно, села и посмотрела вокруг непонимающим взглядом. Я дала ей несколько секунд, чтобы вспомнить где мы, и указала пальцем вверх.
– Смотри!
Яринка посмотрела, но особых восторгов не выразила. Пожала плечами.
– Тут, наверное, больших городов поблизости нет, вот и видно звёзды так хорошо, свет не мешает.
Я подумала о том, что и в Маслятах не было поблизости больших городов и никакого света, однако звёзд таких тоже не было. Но… где Маслята и где мы сейчас? Наверняка же на разных широтах и небо выглядит по-разному.
Яринка была настроена куда более прагматично.
– Ну что, идём искать еду?
– Идём, – я поднялась на ноги, постояла, закрыв глаза, пережидая очередной приступ головокружения.
И мы побрели к светящимся окнам посёлка.
При ближайшем рассмотрении он оказался вовсе не таким тихим и маленьким, каким выглядел издали. Несмотря на то, что домики были в основном одноэтажными, чувствовалось, что люди здесь не бедствуют. Ухоженные газоны и цветущие клумбы, кованые ворота, дорогие машины на подъездных дорожках говорили о благосостоянии и хозяйственности местных жителей. И эта хозяйственность вкупе с некоторой беспечностью спасли нас. В первом же огороде, в который мы проникли сквозь металлическую ограду, между прутьями которой сумели легко протиснуть свои похудевшие тельца, обнаружилось настоящее пиршество. Незапертая теплица, полная крупных наливных помидоров.
Есть мы начали прямо там, не было сил заставить себя потерпеть ещё немного. Вгрызались зубами в сочные, брызжущие соком плоды, давились, урчали, как сердитые котята, боящиеся, что у них отнимут лакомый кусок. Не знаю, сколько помидоров я сумела запихнуть в себя, но в итоге живот раздулся до такой степени, что вызывал серьёзные опасения: а сможем ли мы уйти обратно тем же путём, каким пришли?
Смогли, хоть и с трудом. И унесли с собой столько помидоров, сколько оставалось в разорённой нами теплице. Кроме этого, прихватили несколько пучков зелёного лука с грядки. А вернувшись под гостеприимные деревья, снова уснули, на этот раз не тревожным болезненным сном, больше похожим на обморок, а по-настоящему, как спали в своих приютских постелях после сытного ужина.
Возле этого посёлка, название которого так и осталось нам неизвестным, мы провели пять дней и четыре ночи, наполненные сытостью и ничегонеделанием. Воду брали из небольшого ручейка, найденного к востоку от железной дороги, а еды в изобилии хватало в огородах, куда мы наведывались еженощно. Правда, еда эта была всего лишь помидорами и огурцами вприкуску с зеленью, но после дней голода нам и они казалось невероятно вкусными и сытными.
По ночам мы добывали пропитание и устраивали радостный пир под своими деревьями, утром и днём отсыпались, а вечером, на закате, гуляли по полям, уже без прежней неприязни глядя на проносящиеся мимо поезда, кое-как ополаскивались в ручейке, там же пытались стирать одежду. Теперь я уже не жалела о том, что поезд увёз нас на юг, а не куда-нибудь ещё. Холодно больше не было. В посёлке мы раздобыли большую картонную коробку, которую разогнули и постелили под деревьями, соорудив лежбище. Укрывались одним оставшимся у нас пальто. Я даже подумывала соорудить шалаш, но боялась, что его кто-нибудь заметит и заинтересуется.
О будущем мы по молчаливому согласию не говорили. Какой смысл говорить о том, чего нет? И я, и Яринка прекрасно понимали, что рано или поздно будем пойманы и возвращены в коррекционный приют (наш или какой-нибудь другой, уже неважно) до четырнадцати лет, после чего отправимся в колонию. Поджог церкви – это вам не тот поступок, который можно списать на детское озорство. Да и детьми мы уже не были. О сроке в колонии, который мы получим, думать тоже не хотелось. Какая разница, если даже после освобождения наша жизнь мало будет отличаться от жизни заключенного? Яринка припомнила, что судимые женщины направляются не на обычное производство, а на вредные работы, на строго охраняемые объекты, куда добровольно не пойдёт ни один законопослушный гражданин.
