Глаза Яринки прищурились, стали зеленее чем обычно.
– Хорошо, Варвара Петровна, может талант для шитья и не нужен, но если и желания нет?
Улыбка сползла с лица преподавательницы.
– Что, прости?
Я сверлила взглядом Яринкину раскрасневшуюся щёку, пытаясь мысленно передать ей одно единственное слово "Молчи, молчи, молчи!"
– Если я не хочу уметь шить?
Ой, мама…
– Что значит – не хочу? – Варвара Петровна тоже покраснела, – Есть такое понятие, как надо. И каждая женщина должна уметь шить, готовить, содержать дом в порядке и уюте, быть прилежной хозяйкой…
– Ну, какой дом, Варвара Петровна? – перебила преподавательницу Яринка, презрев все правила школьного этикета – Какой у меня может быть дом? Вы же знаете про мою маму? Кто возьмёт замуж дочь такой женщины? Я пойду на производство, и у меня не будет ни денег, ни времени на рукоделие. Зачем же учиться?
В классе воцарилась тяжёлая тишина – Яринка задела запретную тему. Разумеется, преподаватели и воспитатели знали грехи наших родителей, знали и по какой причине оказался в приюте тот или иной ребёнок, но никогда не говорили об этом. Старательно делали вид, что приют – обычная школа, а дети в нём – обычные дети. Напоминать себе, что у этих детей нет будущего, взрослые избегали.
А Яринка напомнила.
Варвара Петровна суетливо сняла очки, глянула поверх голов, кашлянула.
– Не нужно так думать, – даже голос преподавательницы стал другим, почти виноватым, – Бог милостив, всегда стоит надеяться на лучшее.
– Надейся на лучшее, готовься к худшему, – дерзко парировала Яринка.
Очки вернулись на нос Варвары Петровны, и сквозь них она строго взглянула на мою подругу.
– Пути Господни неисповедимы. Не впадай в грех гордыни, считая, что можешь знать что-то наперёд. И раз уж мы заговорили об этом, то в интересах каждой из вас, учиться как можно лучше. Прилежной, кропотливой, и хозяйственной девушке прощаются многие недостатки. И мой учительский долг – дать вам как можно больше знаний и умений. Поэтому! – Варвара Петровна повысила голос, заметив, что Яринка собирается что-то возразить, – Поэтому, Ярина, учитывая твой запущенный случай, я считаю, что нам не стоит откладывать его исправление до понедельника. Сегодня вечером после полдника жду тебя здесь на дополнительное занятие. Так же не будем делать исключение для субботы и воскресенья.
– Ну чего ты умничать начала? – выговаривала я подруге на перемене, – Кто тебя за язык тянул? Теперь Варвара от тебя не отвяжется, пока не будешь шить и вязать, как… как… да как она сама!
– Ой, без тебя тошно, – огрызнулась Яринка, – Ещё посмотрим, кто первый от этих занятий устанет. Я ей такого нашью!
Своё обещание Яринка сдержала. К вечеру воскресенья её пальцы были исколоты так, что шить она уже не могла. О чём довольно сообщила, вернувшись с продлёнки, и демонстрируя мне опухшие подушечки.
– Уж я их тыкала, тыкала! Варвара сказала, чтобы я ей на глаза не попадалась, пока пальцы не заживут. Так что завтра я смогу отвлекать Агафью, пока ты гуляешь в лесу с Дэном.
Я ещё не пришла в себя от вида кровоточащих пальцев Яринки, но последнее предложение повергло меня в ужас.
– Нет! Ты же не собираешься выкинуть что-то такое, как в прошлый раз?
– Такое же – нет, конечно. Надо что-то новое придумать.
– Не надо! – с перепугу я начала соображать быстрее обычного, – Я уже придумала!
– Да? – подозрительно спросила Яринка, – И что же?
– Если… если Агафья будет про меня спрашивать, ты прибежишь к забору и два раза крикнешь сойкой!
От неожиданности Яринка примолкла, но потом опасливо спросила:
– А как кричит сойка?
Я прикрыла глаза, воскрешая в памяти лесные звуки. Затем глубоко вдохнула и честно попыталась воспроизвести крик сойки.
Яринка попятилась.
– Ой… так громко?
– Да, сойки кричат громко, – важно заверила я, переводя дыхание, – А как же иначе мы с Дэном услышим тебя в лесу?
– Ясно, – к Яринке стремительно возвращался энтузиазм, – Вот так?
Дортуар огласился новым воплем. На этот раз попятилась я.
– Ну-у… похоже. Только надо визгливее…
Яринка вошла во вкус, изобразила подряд два крика сойки, набрала в грудь воздуха для третьего, но тут дверь распахнулась и на пороге возникла Зина с круглыми глазами.
– Это что? Это здесь?
– Это… я учу Ярину петь, – не придумала я ничего лучше, – А сейчас пойдём на улицу.
С трудом сдерживая смех, мы торопливо выскользнули из дортуара мимо ошарашенной Зины, и устремились вниз по лестнице.
Таким образом, в понедельник, Яринка осталась гулять по территории приюта, следить за перемещениями Агафьи, и готовиться при малейшей необходимости пробраться к забору и закричать сойкой. А я встретилась с Дэном возле нашего тайника. Снова было солнечно, тепло, и он снял школьный китель, постелив его на ствол поваленной сосны. Кивнул мне, приглашая садиться.
– Ну, привет, дитя бескрайних лесов. Как дела?
– Хорошо, – я осторожно присела радом с ним, – А у тебя?
– Тоже норм. Только воспитатели достали с этим случаем… ну, у нас в вестибюле какой-то идиот мозаику с Иисусом разрисовал, слышала ведь? Как раз в тот день, когда мы виделись в прошлый раз.
– Слышала, – я торопливо опустила глаза, чтобы Дэн не заметил в них смешинок, – Так ведь и не нашли кто это сделал?
– Да как найдёшь? Кто угодно мог. Но трясли всех подряд.
Я изобразила сочувственный вздох. Дэн махнул рукой.
– Ладно, сейчас вроде успокоились. Ну что, пойдём стрелять, или просто погуляем?
– Давай наверно лучше гулять, – протянула я, а потом быстро, чтобы не дать себе времени на отступление, выпалила, – Дэн, мне нужно тебе признаться.
– Признаться? – Дэн поднял брови, – В чём?
Я помолчала, собираясь с мыслями. Все выходные мною обдумывались варианты того, как лучше покаяться Дэну в том, что я пересказала Яринке наш с ним разговор.
Нет, я ничуть не жалела, что разоткровенничалась с подругой. Она такая же, как я и Дэн, она тоже другая, она понимает, что вовсе не обязательно жить так, как жили мы до сих пор, как живут остальные. И я была уверена, что знай Дэн Яринку, он не стал бы ничего от неё скрывать. Но он не был знаком с Яринкой. И не давал мне разрешения кому-то пересказывать свои слова. Выбалтывать чужие секреты очень нехорошо, это я знала с пелёнок. А если уж выболтаешь, то потом нужно извиниться. Что я сейчас и сделала, путаясь в словах, и виновато повесив голову.
Дэн выслушал меня не перебивая. А когда я, наконец, замолчала и осмелилась поднять глаза, то увидела, что он тревожно хмурится.
