Первым по расписанию шло как обычно Слово Божье, и мы стояли перед классными дверями, ожидая преподавательницу, когда нелёгкая принесла Агафью.
Девочки одиннадцати лет на взгляд воспитателей уже достаточный взрослые для того, чтобы не следить за каждым их шагом. Поэтому участие в нашем приютском быте Агафья принимала обычно с обеда, но сегодня что-то заставило её прийти проверить свою группу перед началом учебного дня. Деревянными шагами, поджав губы, она приближалась по коридору, издалека выделив Яринку в нашей однотонной группе. Вокруг постепенно нарастала тишина, девочки прекращали разговоры, машинально распрямляя спины, поправляя платья. И когда воспитательница, наконец, возвысилась над нами, стало совершенно тихо.
– Ярина Донаева, что это? – Агафья обронила всего четыре слова, но ближайшие к Яринке девочки, поспешно отступили в сторону, словно боясь заразиться чем-то навлекающим воспитательский гнев. Я их понимала – обращаться к воспитаннице вот так, по имени и фамилии, Агафья начинала только в крайне напряжённые моменты. Но Яринка подняла на неё глаза спокойно, без страха, даже с лёгким удивлением.
– У меня сегодня день рождения, сударыня.
– Это я прекрасно помню, – отчеканила Агафья, – Я спрашиваю, что на тебе надето?
Подруга отступила на шаг, словно желая лучше продемонстрировать свой наряд.
– Это я сшила на продлёнке у Варвары Петровны, – ответила она без тени беспокойства, – Специально к сегодняшнему дню.
– Что. Это. Такое, – повысила голос Агафья, и вот тут Яринка стушевалась. Опустила голову, затеребила один из листиков на подоле.
– Я… сударыня, не понимаю, о чём вы спрашиваете.
– Я спрашиваю, что это за ужасная вещь? Ты решила в свой день рождения нарядиться кикиморой? Бесстыдница, ты же выглядишь как распутная девка, у тебя все ноги на виду!
Ноги у Яринки, строго говоря, были не на виду, а под коричневыми шерстяными колготками школьной формы, но гнева Агафьи это не смягчило.
– Посмотри на себя! Мало того, что подол такой длины – это просто распущенность, но ты ещё решила походить на лешего? Что за наряд?!
– Это не леший… не кикимора, – забормотала Яринка, – Это фея. У нас дома был диск с мультиком про фей, и вот у них… там… такие же платья. Ещё короче даже.
– То есть мы должны тебя поблагодарить за то, что ты совсем не обрезала подол? Мультик про фей, значит? Я всегда говорила, что все эти мультфильмы понавезённые из-за границы давно пора запретить, они развращают наших детей. Вот вам наглядный пример.
На Яринку было жалко смотреть, она стояла, вобрав голову в плечи, такая неуместно яркая перед одетой в серое воспитательницей. Я почувствовала болезненное желание хоть как-то защитить подругу, отвлечь часть внимания Агафьи на себя.
– Сударыня, – я придвинулась ближе к Яринке, – Это просто ошибка. Вы ведь знаете, что Ярина недавно начала увлекаться шитьём, и у неё ещё не всё получается. Вот и подол вышел короче, чем надо. Она этого не хотела.
Холодный взгляд Агафьи остановился на мне.
– Неужели? Чего же стоило Ярине взять и исправить свою ошибку, раз уж она её заметила? Лень? Или желание оставить всё как есть?
Я торопливо забормотала:
– Нет-нет, просто она так хотела быть красивой в свой день рождения, а переделать не успела…
– Ах, вот как! – голос воспитательницы стал язвительным, – Так хотела вырядиться, что сочла скромность наряда не столь значимой?
Поняв, что, кажется, только ухудшила ситуацию, я потеряно замолчала.
Агафья снова перевела взгляд на Яринку.
– Вот что, Донаева. Я не стану тебя наказывать только по причине того, что сегодня твой день рождения. Сейчас ты пойдёшь в дортуар и переоденешься в школьную форму. Именно в форму, сегодня я лишаю тебя права как-то украшаться, достаточно того, что ты уже успела. А после уроков отнесёшь свой, прости Господи, наряд Варваре Петровне, и там распорешь его. Может ткань ещё сгодится на что-то более полезное.
– Да, сударыня, – Яринка, так и не подняв головы, побрела по коридору. Я, было, двинулась за ней, но Агафья остановила меня жестом руки. Потом ещё раз внимательно оглядев свою группу, развернулась и ушла, оставив за собой подавленное молчание.
На первой перемене я предприняла попытки расшевелить Яринку, вернуть ей хоть часть того летучего настроения, которым она заражала с утра. Я что-то рассказывала, шутила, дурачилась, но всё это разбивалось о Яринкину замкнутость. Она отвечала невпопад, не улыбалась шуткам, и я видела, что мысли моей подруги далеко. В конце концов, я тоже прекратила болтовню, ушла в себя. Так в молчании мы провели школьный день, так вернулись в дортуар. И тут Яринка сломалась.
Она взяла с кровати свой костюм феи, уткнулась в него лицом, и расплакалась.
Настуся и Зина замерли, я беспомощно затопталась рядом, не зная, что предпринять. Яринка конечно плакала и раньше, все приютские дети, осиротевшие в сознательном возрасте, иногда плачут по ночам, и я не раз слышала в темноте Яринкины всхлипы. Но чтобы моя бесстрашная и дерзкая подруга плакала вот так, у всех на виду – такого на моей памяти ещё не бывало.
Я присела рядом и осторожно приобняла её за плечи. От Яринкиных рыданий дрожали листья злополучного наряда, которым она продолжала закрывать лицо. В дортуаре висело неловкое молчание. Первой его нарушила Зина. Она поднялась на ноги, и тихонько сказала Настусе:
– Пойдём в гостиную, телик посмотрим.
– Так ведь телевизор сейчас ещё рано… – начала было Настуся, но Зина настойчиво повторила:
– Пойдём.
Я благодарно взглянула на неё, и получила в ответ понимающий кивок. А когда за девочками закрылась дверь, решительно потянула Яринку за руки, которыми она прижимала к лицу костюм феи. Яринка упиралась, пыталась отвернуться, но я настояла на своём, а увидев перед собой её заплаканное лицо, с нажимом сказала:
– Ну, ты чего? Наплюй на Агафью, всё равно все видели, какая ты молодец, и что можешь сшить.
– Я не из-за Агафьи, – всхлипнула она, – Я вообще… из-за всего. Надоело.
Тут я её прекрасно понимала. Казалось бы, мы обе провели в приюте уже достаточно времени, чтобы привыкнуть к местным распорядкам, но мне как не хватало прежней свободы, так и продолжает не хватать. Как хотелось иметь возможность бегать сломя голову, так и хочется, не смотря на выработанную уже привычку всегда ходить чинным шагом. Как тянуло содрать с себя надоевшие до зубовного скрежета закрытые платья, и выйти под летнее солнце в шортах и майке, так и тянет. Как подбивало ответить грубостью на очередные замечания учителей и воспитателей, так и подбивает.
И Яринка, в своей жизни до приюта хоть и не имела возможности жить так вольно, как я жила в Маслятах, но тоже никогда не была поклонницей дисциплины. Она рассказывала мне об играх на пустыре, о шалостях на улице и в школе, о шалопаях друзьях, обо всём том, чего здесь оказалась лишена, и я её понимала. Мне тоже иногда хотелось вот так заплакать от бессилия.
