Его уход словно лишил Нюру последних сил, она рухнула на стул и закрыла лицо руками. Девочки склонились над ней, а Марфа Никитовна устало опёрлась о стол.
– Что случилось? – робко спросила я, и, судя по удивлённым взглядам, только сейчас была замечена.
Надо отдать должное солидарности нашей певчей компании, никто не стал скрывать от меня правду, как от самой младшей. И я постепенно узнала вот что.
Погибшая ночью девушка была старшей сестрой Нюры, и в приют они попали вместе, когда их отца и мать посадили за изготовление и продажу табачных изделий. Сюда Нюра прибежала просить батюшку Афанасия втайне провести заупокойную службу по сестре, в чём он был вынужден отказать – как известно, отпевать самоубийц запрещено.
– Почему они сделали это? – тихонько спросила я, имея в виду Нюрину сестру и того парня, что прыгнул с крыши вместе с ней.
Девочки разом посмотрели на Марфу Никитовну, словно спрашивая разрешения говорить, но та ответила сама.
– В этом возрасте… всё кажется серьёзным, даже если это не так. Мальчик и девочка понравились друг другу, решили, что это любовь. И понимая, что вместе быть не получится, подумали, что лучше вот так… глупые дети.
Нюра затрясла головой, но рук от лица не отняла и ничего не сказала.
А я вдруг поняла, что зная о запрете на отношения между воспитанниками приюта, никогда не интересовалась его причиной.
– Почему им нельзя было пожениться после выпуска?
Все изумлённо поглядели на меня, даже Нюра перестала всхлипывать. И снова ответила Марфа Никитовна:
– Евгеника, – сказала она непонятное слово, – В коррекционный приют попадают дети тех родителей, кто так или иначе был виноват перед законом и осужден. Таким детям разрешается в будущем образовать пару с кем-то из порядочной семьи, в надежде, что хорошая наследственность пересилит плохую. Но не друг с другом.
– Но ведь, – я не знала что сказать, и брякнула, не подумав, – Можно убежать…
Что-то, возможно тот самый голос-без-слов, что уже не раз выручал меня, помог и сейчас, только благодаря ему я не добавила два слова "на запад". Не знаю, что бы случилось тогда, может, что и ничего страшного, но озвучивать такие мысли, даже в кругу, как я считала близких людей, было бы крайне опрометчиво.
– Куда убежать? – грустно спросила Аня, осторожно гладя Нюру по голове, – Ну убежали бы, а где жить и на что? Парня на работу никто не возьмёт без протекции приюта, а девушку – вообще не возьмут.
Я опустила голову, надеясь, что это выглядит так, будто я застеснялась сказанной глупости. К счастью, о моих неосторожных словах сразу позабыли, сочтя их болтовнёй ребёнка, который сам не понимает о чём говорит.
– Выпей, – Марфа Никитовна накапала что-то в стакан с водой и протянула Нюре, – Не злись на батюшку, он бы и рад тебе помочь, но не может.
Нюра не притронулась к стакану, вместо этого быстро заговорила, отняв руки от лица:
– Я же не просила при всех… службу не просила… только чтобы он… сам… помолился за неё…
Марфа Никитовна поставила отвергнутый стакан на стол и тяжело опустилась в кресло.
– Афанасий – божий человек, Нюрочка. Не может он идти против церковных канонов. Не может отпевать самоубиенных даже наедине с собой.
Я уже поняла, что ни занятий, ни спевки сегодня не будет, смотреть на горе Нюры было невыносимо, поэтому отступила к двери, и тихонько сказала:
– До свидания.
Но моего ухода тоже никто не заметил.
Вернувшись в дортуар, я застала девочек в прескверном настроении. Яринка сидела на подоконнике, мрачно уставившись в окно, Зина и Настуся пытались учить уроки, но судя по рассеянным взглядам, не очень-то им это удавалось.
При моём появлении Яринка слегка оживилась, повернула голову.
– Что, не будет занятий в церкви?
– Там Нюра, – грустно поделилась я, залезая на подоконник рядом с ней, – Оказывается погибшая девушка – её сестра.
Подруга присвистнула. То есть действительно вытянула губы трубочкой и издала протяжный свист. Агафья упала бы в обморок.
– Ничего себе! И как она сейчас?
– Плохо. Плачет. Просила батюшку Афанасия помолиться за сестру, а он не захотел.
Неожиданно раздался громкий стук – это Настуся с силой опустила на стол свой планшет, в котором до этого пыталась что-то читать. Мы удивлённо уставились на неё, и не потому, что она никогда не позволяла себе такого губительного обращения со школьными принадлежностями, но из-за ярости, горевшей в обычно кротких Настусиных глазах.
– Конечно, не захотел, – отчётливо сказала она таким же яростным голосом, – Ещё молиться за неё не хватало.
От изумления никто из нас не смог вымолвить ни слова, и, не дождавшись никакой реакции, Настуся спросила:
– А вы считаете было бы правильно отпевать таких, как она?
– Каких – таких? – наконец выдавила я.
– А вот таких! – Настуся, кажется, призвала на помощь все внутренние силы, и выплюнула слово, которое я никак не ожидала услышать в этих стенах, – Шлюх!
Снова повисло ошеломлённое молчание. А потом Яринка, тихим и вкрадчивым голосом, не предвещавшим ничего хорошего, почти ласково спросила:
– И почему же она была шлюха?
– А кто? – Настуся не опустила глаз, – Зачем ей понадобилось прыгать с крыши за ручку с парнем, если только не за тем, чтобы скрыть свой позор?
Боковым зрением я увидела, как медленно вздымается грудь Яринки, набирающей воздух для ответа, и поспешно спросила в жалкой попытке предотвратить грядущую ссору:
– Насть, ты же не можешь знать, что там на самом деле было. Почему сразу позор?
Настуся посмотрела на меня как на умственно-отсталую.
– Она была ночью наедине с парнем. На крыше. Никто не видел, как они туда поднялись и как вообще вышли из корпусов, а значит, делали это не первый раз. Этого мало?
Я тоже начала заводиться.
– Мало. Они поднялись на крышу, чтобы прыгнуть оттуда, с чего ты взяла, что было что-то ещё?
– Ага, просто вдруг решили, что хотят вместе прыгнуть с крыши, – неестественно рассмеялась Настуся, – Обычное дело.
– Она была беременна, – сказала вдруг молчавшая до этого Зина.
В который уже раз возникла немая сцена. Не многовато ли их для одного дня?
– С чего ты взяла? – наконец спросила Яринка, на время забывшая про Настусю. И Зина коротко отозвалась:
– Люди говорят.
Сплетни и слухи в приюте разлетались совершенно непостижимым образом. Как ни пытались взрослые скрыть тот или иной инцидент, но он моментально становился достоянием общественности, причём в мельчайших подробностях и с такими далеко идущими выводами, которых не могли сделать иные воспитатели. Взять хотя бы тот случай, когда Яринка пририсовала мозаичному Иисусу недостающие части тела. Не смотря на то, что произошло это в корпусе мальчишек, к вечеру каждая девочка из младшей группы семилеток узнала о том, что находится у мужчин в штанах.
