Неужели женишок срочно связался со мной, чтобы выразить соболезнование?
– Увы, да. Какое пятно на заведении!
Боковым зрением я заметила, что Агафья, как обычно восседавшая за соседним столом, нервно дёрнулась.
Не зная, что можно ответить Голове, я неопределённо двинула плечами.
– И в связи с этим, я счёл себя обязанным с тобой поговорить, – продолжал он, – Поскольку теперь чувствую ответственность за твоё воспитание. Я никогда не спрашивал, пойдёшь ли ты за меня замуж, но мне кажется, что ответ очевиден, раз мы продолжаем общение, не правда ли?
Я только кивнула, дивясь про себя мужской самоуверенности.
– И поэтому, я считаю себя вправе, – зудел на одной ноте Голова, – корректировать твоё поведение. И сейчас хочу поговорить о твоём общении с мальчиками вашего приюта.
– Но я не общаюсь с мальчиками… – начала я, но Голова поднял ладонь, призывая меня к молчанию.
– Конечно, не общаешься, – он позволил себе снисходительную улыбку, – Тебе ведь нет даже двенадцати лет. Но со временем, тебя начнёт интересовать противоположный пол, возможно, какой-то мальчик понравится внешне, и ты станешь ловить себя на том, что всё чаще обращаешь на него внимание…
Я покосилась на Агафью со скрытым злорадством: посмеете вмешаться, сударыня? А то мы тут кажется, позволяем себе вольности. Точнее пока Голова позволяет, но и я не заставлю себя долго ждать.
– Михаил Юрьевич, – перебив его, спросила я, надеясь, что это будет выглядеть детской непосредственностью, – Вы боитесь, что я могу забеременеть до нашей свадьбы?
Агафья снова дёрнулась, а Голова умолк на полуслове. Потом, кашлянув в кулак, строго спросил:
– Я тут интересовался вашей программой обучения, и мне кажется, что вы ещё не должны были проходить… кхм… способ… эээ… зачатия детей.
Я старательно захлопала ресницами.
– А мы и не проходили. Просто я же из дикарей, и давно всё знаю.
Ну, дядя, поглядим, сильно ли ты хочешь на мне жениться?
Агафья, наконец, перестала изображать отстранённость, повернулась ко мне всем корпусом, и метнула яростный взгляд. Но меня уже несло – дух бунтарства не унимался.
– Не беспокойтесь об этом, Михаил Юрьевич, – для убедительности я прижала ладонь к груди, – Вряд ли мне понравится какой-нибудь мальчик здесь, я считаю, что рожать следует от взрослого самца уже имеющего детей, чтобы было видно, какое потомство он может дать.
Это я озвучила принцип, по которому мы в Маслятах разводили охотничьих собак. Вязать молодую сучку следует с кобелём, от которого некогда уже были получены хорошие щенки.
У Головы смешно приоткрылся рот, Агафья застыла с выпученными глазами. Хорошо-то как!
– Эм… ну что же, – женишок обрёл дар речи, – Я вижу, что тебе объяснять ничего не нужно. Таким образом, буду надеяться на твой разум. Увидимся на следующей неделе.
И Голова поспешно пропал с монитора.
Изо всех сил стараясь не улыбаться и выглядеть невозмутимой, я повернулась к Агафье. Воспитательница продолжала таращиться на меня так, словно не верила своим глазам.
– Мне можно идти, сударыня? – безмятежно спросила я, спрыгивая со стула.
И тут Агафья вышла из ступора. Она поднялась и шагнула в мою сторону так стремительно, что я не успела отшатнуться. С силой, до боли сжала пальцами мои плечи. Я почувствовала исходящий от неё странный пыльный запах, как из старого шкафа, прежде чем она тряхнула меня так, что лязгнули зубы.
– Ты в своём уме?! – свистящим шепотом спросила Агафья, – Ты что несёшь?!
От её горящего взгляда стало жутко.
– Я… я пыталась успокоить Михаила Юрьевича, – мне ещё хватило самообладания на то, чтобы изобразить недоумение, – Я подумала, что ему будет спокойнее, если…
Хлёсткая затрещина отшвырнула меня обратно к креслу. Кресло от толчка откатилось в сторону, и я упала на пол, где и осталась сидеть, ошарашено прижав ладонь к щеке.
– Развлекаешься? – тем же сдавленным, будто её душили, шепотом, спросила Агафья, делая шаг в мою сторону, – Считаешь себя самой умной?
– Нет… я…
– Ты понимаешь, что репутации приюта и без того нанесён непоправимый урон? Беременная воспитанница! Двойное самоубийство! Теперь ещё и одиннадцатилетние девочки, рассуждающие о таинстве деторождения так, словно это животная случка?!
Как правильно она всё уловила.
– Если Михаил Юрьевич после этого забудет о тебе, это не беда, иного ты не заслуживаешь. Но если он станет рассказывать, чему мы учим детей – кто будет искать здесь невест?! Ты подумала о других девочках?!
Я хотела оправдаться, сказать, что сообщила Голове о том, откуда у меня такие сведения, что я просто "дикарка", и приют здесь ни при чём, но меня остановил страх. Агафья вела себя не по правилам. Нет, факт рукоприкладства меня не удивил, наша воспитательница всегда была щедра на телесные наказания, но обычно это происходило по-другому. Она деловито отправляла провинившихся в "процедурную" за полагающейся им порцией розог, и не забывала отметить это в своём дисциплинарном журнале перед тем, как привести приговор в исполнение. Но она никогда не накидывалась на кого-то с кулаками, как на меня сейчас.
Поэтому я сочла за лучшее промолчать и не подниматься с пола, пока не получу такого распоряжения.
Агафья между тем взяла себя в руки, или, по крайней мере, попыталась это сделать. Отошла к окну и остановилась там. Её грудь вздымалась, а на скулах проступили два очень ярких красных пятна, словно это её, а не меня, кто-то бил по лицу.
Так мы провели томительную минуту, после чего воспитательница отрывисто бросила, не поворачивая головы:
– Убирайся.
Дважды просить не пришлось – я вскочила с пола и выскользнула за дверь так быстро, как только позволяла гудящая голова.
Когда я, шаркая ногами, забрела в дортуар, там по счастью обнаружилась одна Яринка. Поймав мой пустой взгляд, она встревожено приподнялась на кровати.
– Ты чего? Что-то случилось?
Я отняла ладонь от пылающей щеки, и показала на неё пальцем.
– Мне Агафья врезала.
Яринка среагировала мгновенно. Не задавая вопросов, подскочила ко мне, и, схватив за локоть, потащила к подоконнику.
– Залазь. Нет, на эту сторону. Залазь, говорю! Вот, а теперь прижимайся к окну тем местом, где болит. Надо к холодному, чтобы синяк не появился. Мы с мамой всегда так делали, когда отец кулаками махал.
Я послушалась. Больно мне уже не было, но щека горела, и соприкосновение с прохладным стеклом принесло облегчение.
Яринка тоже запрыгнула на подоконник и, устроившись напротив меня, велела:
– А теперь – рассказывай.
