«Массовые высылки возбуждают у меня большие опасения:
1. Они организуют и воспитывают высланных и закаливают их и доканчивают партийное образование и спайку.
2. Они организуют семейства высланных и «симпатиков».
3. Они поэтому содействуют развитию и укреплению данной партии в будущем и вырабатывают будущие кадры.
Поэтому я читаю установившуюся практику широких высылок по подозрению опасной для Республики, содействующей созданию антисоветских партий, и полагаю необходимым повести борьбу с этой практикой.
Прошу Вас прислать мне данные, сколько, за что, куда мы выслали и высылаем из Москвы, так и других мест и какими принципами мы руководствуемся.
Необходимо войти по этому вопросу с докладом в ЦК. Я думаю, что необходимо установить следующие принципы:
1. Высылаются только активные и не по подозрению, а когда есть полная уверенность.
2. В тройке докладывает не только следователь или юридический отдел, а один из членов комиссии, которые кроме ознакомления с делом знакомится и с самим подсудимым (иначе тройка будет всегда в руках следователя).
3. Не высылаются те, которые можно ожидать после освобождения перестанут быть активными.
4. Не судить о человеке и деле по формальным признакам — отказался дать подписку (между прочим, требование подписок считаю вредным и нецелесообразным) и т. п.
5. Ко всем свидетельским показаниям (хлопотам) относиться с полным вниманием.
Лучше в 1000 раз ошибиться в сторону либеральную, чем сослать неактивного в ссылку, откуда он сам вернется, наверное, активным, а его осуждение сразу будут мобилизовано против нас.
Ошибку всегда успеем исправить.
Высылку потому только, что он когда-то был меньшевиком, считаю вредным делом. Прошу дать ход этой моей записке»
[302].
Вопрос об административных высылках и выселениях рассматривался на заседаниях Политбюро 18 января, 13 и 29 декабря 1923 г, 6 марта 1924 г
[303].
Чтобы избежать произвольного толкования и злоупотреблений в этой области, 28 марта 1924 г. Президиум ЦИК СССР принял «Положение о правах Объединенного Государственного политического управления в части административных высылок, ссылок и заключения в концентрационный лагерь», которым вынесение постановлений о высылке было возложено на Особое совещание в составе трех членов Коллегии ОГПУ по назначению председателя с обязательным участием прокурорского надзора»; особым совещаниям ГПУ союзных республик было предоставлено «исключительное право высылки лишь в пределах территории данной республики…». ОГПУ было обязано «руководствоваться тем, чтобы заключение в концентрационные лагеря применялось преимущественно только к категории лиц, причастных к контрреволюционной деятельности, шпионажу и бандитизму; во всех же остальных случаях это применение может производиться только при самых исключительных обстоятельствах. ОГПУ было поручено «разработать список местностей, куда будет производиться высылка, согласовав его с ЦИКами Союзных республик и представить на утверждение Президиума ЦИК Союза ССР»
[304].
При Союзных республиках «право вынесения постановлений было дано таким же совещаниям в составе членов коллегий ГПУ при Союзной республике под председательством уполномоченного ОГПУ с представлением Особому совещанию при ОГПУ права пересмотра или изменения любого постановления особого совещания ГПУ при Союзной республике».
Приказом Дзержинского от 12 июня 1924 г. объявлено, что «на основании ст. 2 Положения о правах ОГПУ в части административных высылок, ссылок и заключения в концентрационный лагерь, опубликованного в приказе ОГПУ № 172 от 2/У с.г. состав Особого Совещания определить: тт. Менжинский, Ягода, Бокий
[305].
За чекистским ведомством было сохранено право изоляции в административном порядке бывших помещиков, членов мелкобуржуазных партий и лиц, в отношении которых имелись данные розыска, но в интересах дальнейшей разработки дела нельзя было приводить эти данные в качестве судебных доказательств. ОГПУ получило право «а) высылать таковых из местностей, где они проживают, с запрещением дальнейшего проживания в этих местностях на срок не свыше трех лет; б)высылать таковых из тех местностей с запрещением проживания сверх того, в ряде местностей или губерний, согласно списка, установленного ОГПУ, на тот же срок; в) высылать с обязательством проживания в определенных местностях по специальному указанию ОГПУ и обязательно в этих случаях гласным надзором местного отдела ГПУ, на тот же срок; г) заключать в концлагерь сроком до трех лет; д)высылать за пределы государственной границы Союза ССР на тот же срок.
Исключительно ведению Особого совещания при ОГПУ при рассмотрении вопроса о применении этих мер подлежали лица, причастные к контрреволюционной деятельности, шпионажу, подозреваемые в контрабандной деятельности или переходе границы без соответствующих на то разрешений или способствовавшие этому переходу; по подозрению в подделке денежных знаков и государственных бумаг; спекулирующие золотой монетой, иностранной валютой, драгоценными металлами
[306].
По данным на 1 мая 1924 г., Особым совещанием при Коллегии ОГПУ, пришедшим на смену бывшей комиссии НКВД, и Коллегией ОГПУ было направлено в ссылку 3064 человек, из них «политических — 1458.
[307] В ссылку продолжали направляться и другие категории населения.
Для всех высылаемых решением ЦИК СССР от 6 июня 1924 г. определены места дальнейшего проживания: Архангельская, Северо-Двинская, Вологодская, Вятская, Иркутская губернии, Уральская область, Боткинская автономная область, Киргизия, Туруханский край, Нарым и др.
К Дзержинскому поступало много обращений по поводу ссыльных, и он принимал решения не всегда в пользу заявителей.
18 мая 1921 г. Дзержинский писал Менжинскому: «Я помню мы обещали, что Бориса Чернова в Нарым не пошлем. Между тем, он туда послан. Меня, конечно, интересует сейчас невыполнение нашего обещания, которое нас дискредитирует И. С. Уншлихт ответил, что нет никакой дискредитации, он переговорил с Н.К. Крупской, и та ответила, что не намерена вмешиваться в дела ВЧК.
[308]
27 августа 1922 г. Л.Б. Красин обратился к председателю ГПУ по поводу предстоявшей высылке из Питера за границу профессора Ефима Лукьяновича Зубашева, одного из лучших специалистов по сахарному делу и технологии органических веществ; ему исполнилось 68 или 70 лет, он болел астмой. После революции работал в Советской России, хотя имел возможность уехать за границу. «Не думаю, чтобы хотел и мог нам вредить. Убедительно прошу, — писал Красин, — ознакомиться с его делом, и уверен придете к выводу, что старика не за что и не следует трогать. Ведь даже и врага лежачего не бьют. Этот, повторяю, никогда и нигде против Советском власти не выступал.27/VIII-22 г». Без каких-либо мотивов 1 сентября 1922 г. Дзержинский отказал в выполнении просьбы Красину.
[309]
