Серьезное воздействие на противников советской власти оказывали частные амнистии видным ее противникам. Например, осенью 1921 г. в порядке частной амнистии с группой генералов и офицеров вернулся на родину Я.А. Слащев, а в начале января 1924 г. ВУЦИК объявил об амнистии одного из петлюровских атаманов Ю.Тютюника
[357]. Приезд Я.А. Слащева явился полной неожиданностью даже для симферопольских чекистов. Поведение Слащева перед чекистами произвело неприятное впечатление. Слащев стоял навытяжку перед допрашивавшим его чекистом и отвечал характерными для него фразами: слушаюсь, надеюсь заслужить, постараюсь оправдать доверие. После ответа из Москвы Слащев и его спутники были посажены в вагон, куда им было доставлено несколько ведер вина, и отправлены в Москву
[358].
Знаменитого белого генерала Якова Александровича Слащева, того Слащава, который послужил прообразом Хлудова в пьесе М. Булгакова «Бег», встречал лично Дзержинский.
Дзержинский не только спас Слащева, но и устроил его судьбу.
Якова Слащева, полковника времен Первой мировой войны, произвели в генералы уже в годы Гражданской. Он был ранен то ли семь, то ли девять раз (только при защите Крыма тремя пулями, выпущенными из «Максима» красным пулеметчиком). Это был человек абсолютной величайшей храбрости, талантливый тактик и стратег, Имя его было на устах и у красных, и у белых. Этот тот Слащев, который подписал не менее ста смертных приговоров, которые приводились в исполнение немедленно. Обычно приговоренных вешали, причем к столбу прибивалась «черная доска», на которой указывались фамилия, положение казненного и характер преступления, а также предписание — сколько трупу висеть… Казнил даже за украденного у крестьянина гуся. Слащев в Симферополе в игорном доме лично задержал трех офицеров, ограбивших ювелира-еврея, и приказал их немедленно повесить. Среди жертв Слащева был даже полковник, которому покровительствовал сам Врангель. Принцип Слащева звучал: «Погоны позорить нельзя». Между генералом и Врангелем были натянутые отношения. Оказавшись за границей, Слащев понял, что «красные» являются той силой, которая стремится возродить великую державу, как бы она не называлась. О настроения Слащева и его приближенных узнали в ВЧК. Приезд Слащева нанес бы сильный удар по настроению врангелевского (и особенно кутеповского) офицерства, Следовало учитывать и то, что — Слащев одна из самых ярких фигур в военном деле и будет полезен для преподавания в военной академии Красной Армии. Л.Д. Троцкий поддержал эти доводы Дзержинского. Затем была создана комиссия в составе Каменева, Сталина и Ворошилова, и вопрос был решен положительно.
Поздней осенью 1921 г. на итальянском пароходе «Жан» Слащев, генерал-майор Мильковский, полковники Гильбих, Мезерницкий, Нина Нечволодова, князь Трубецкой и еще несколько офицеров прибыли в Севастополь. Дзержинский даже прервал отпуск для встречи «возвращенцев». После прибытия в Москву бывший враг был назначен преподавателем тактики на высших курсах красных командиров (будущие курсы «Выстрел»), В 1929 г. Слащева на его квартире застрелил некто Лазарь Коленберг, который брал индивидуальные уроки у бывшего генерала на дому. На суде Коленберг объяснил, что мстил за своего брата, казненного по приговору Слащева в 1920 г. Суд оправдал убийцу
[359].
По поводу проведения амнистий, тех, кто побывал в большевистских тюрьмах и лагерях было свое мнение. Так, в записках бежавшего в 1925 г. А. Клингера, который провел три года в «местах заключения особого режима», отмечалось, что Советское правительство обычно ежегодно объявляло амнистию «всем врагам рабоче-крестьянской власти», но провинциальные органы ГПУ амнистировали своих заключенных следующим способом (регулярно повторяющимся каждый год): за несколько недель, а иногда и за день до 25 октября часть «контрреволюционеров» расстреливалась в «ударном порядке», остальные спешно отправлялись в Соловки»
[360].
Освобождение из-под стражи. В проведении карательной политики органами ВЧК-ОГПУ Дзержинский важное значение придавал установлению правил освобождения лиц, подвергшихся наказанию, по личным просьбам или ходатайствам организаций, видных советских и партийных деятелей. Еще 3 декабря 1918 г. комиссия Совета Обороны, обсудив вопрос о работе ВЧК, решила, что задержанные освобождаются из-под ареста во всех случаях под поручительство двух членов коллегии комиссариата или двух членов губернского, или городского парткома РКП (б), или когда под поручительство местных или центральных правлений профсоюзов с подписями всех членов правления, но ВЧК предоставляется право отводить такие поручительства с передачей дела в высшую инстанцию. ВЧК было предложно более строго проверять доносы и расстреливать за ложный донос, публикуя обо всех случаях расстрелов в печати
[361].
В органы безопасности часто поступали личные или коллективные заявления на явно преступных лиц об их благонадежности, положительные характеристики, просьбы об освобождении из-под ареста под поручительство, ускорение разбора дела или даже о прекращении такового. Больше таких заявлений было, если под следствием или арестом находился кто-либо из руководящих сотрудников. Каждое освобождение их под поручительство вызывало, в свою очередь, толки о безнаказанности и недоступности правосудию этих людей, что отрицательно влияло на психологию населения и служило хорошей почвой для антисоветской агитации.
7 марта 1923 г. секретарь ЦКК РКП (б) М.Ф. Шкирятов направил циркуляр всем губернским контрольным комиссиям: «По-прежнему наблюдаются случаи, когда члены партии дают свои поручительства и в частности в судебно-карательные органы без разрешения парткомитетов. Считаем необходимым в корне пресечь это явление. ЦК РКП (б) предлагает Вам начать с ним решительную борьбу путем применения суровых партийных репрессий к этим членам партии»
[362].
Тем не менее, эти правила как бы не были обязательны для руководителей высшего партийного и советского звена. И Дзержинский часто принимали решения, не по рекомендации двух членов партии, профсоюзов или парткомов о смягчении участи заключенных и об их освобождении, а, исходя из личного понимания важности рассматриваемого дела. Таких примеров было много и все они, как правило, были свидетельством постороннего вмешательства в деятельность судебных и внесудебных органов республики, оказанием давления на ведение следствия. С особым вниманием он относился к просьбам В.И.Ленина. 19 февраля 1918 г. Ленин обратился к Дзержинскому с просьбой принять участие судьбе его личного секретаря матроса 1-го Балтийского флотского экипажа С. М. Сидоренко — «Я был им вполне доволен. Уволен он был за один случай, когда в пьяном виде он кричал, как мне передали, что он «секретарь Ленина».
