— Поласкай себя, — неожиданно попросил Чжи-Ган. — Так, как ты это делала на нашей лодке.
Анна посмотрела ему в глаза и увидела в них неукротимое желание. Это желание было таким откровенным, таким сильным, словно его томила иссушающая жажда. Не удержавшись, она улыбнулась. Он хотел ее, и ей это нравилось.
— Отодвинься немного, — попросила она.
Чжи-Ган подчинился и медленно отодвинулся, а она инстинктивно выгнулась. Ей хотелось, чтобы его дракон находился в ее лоне как можно глубже. Однако он остановился, и она облегченно вздохнула, опустившись спиной на матрас. Теперь было достаточно свободного места, чтобы она могла действовать.
Она погладила живот Чжи-Гана, провела рукой по его волосам и дракону, соединявшему их. Он был скользким и бугристым из-за темных вздувшихся вен. Когда она прикоснулась к его дракону, Чжи-Ган затаил дыхание.
— Прикоснись к себе, — приказал он. — Я хочу посмотреть, как ты это делаешь.
Анна прижала средний палец руки к его органу, провела им по нему, а затем прикоснулась к лепесткам своего лотоса. Потом она раздвинула их и дотронулась до своей жемчужины. Надавив на нее пальцем, она почувствовала, что по всему ее телу прокатилась горячая волна наслаждения. Он вдруг отпустил ее бедра и схватил руками ее груди. Немного приподняв их, он начал массировать и слегка пощипывать напрягшиеся соски. Ее груди, лоно и жемчужина теперь были связаны воедино. Это ощущение было таким сильным и невыразимо приятным, что Анна громко вскрикнула.
— Что ты чувствуешь? — спросил он.
— Все! — задыхаясь, пробормотала она и посмотрела на него. Чем дольше они смотрели друг на друга, тем становились смелее и откровеннее. — Все! — повторила Анна. — Но я хочу еще больше! — воскликнула она и крепко сжала ноги. Она держала его так сильно, что возбужденный дракон глубоко проник в лоно, а рука Анны, оказавшаяся между их телами, сжимала ее жемчужину. Громко вскрикнув, она почувствовала, что у нее все вибрирует внутри. Такое прекрасное, такое знакомое ощущение! Однако ей хотелось большего. Ей хотелось познать то, чего она еще никогда не испытывала.
Он был внутри нее, он был вместе с ней, он был частью ее естества.
Убрав руки с груди Анны, Чжи-Ган вдруг схватил ее за бедра и резким движением поднял ее. Рука женщины упала на матрас. Он слегка отстранился, а потом снова вошел в нее. Она почувствовала, как он сильно прижал ее жемчужину и снова глубоко проник в лоно. А потом повторил это еще и еще раз.
Теперь они двигались в едином ритме. Ее лоно сжималось все сильнее и сильнее, а он проникал в нее все глубже и глубже. Она поняла, что скоро они вместе достигнут пика наслаждения.
Когда же этот момент настал, Анна громко вскрикнула. Чжи-Ган тоже закричал. Но, несмотря на это, они продолжали двигаться так же быстро и согласованно.
Наконец все закончилось. Она пришла в себя. Сердце перестало бешено биться, и Анна смогла отдышаться. Открыв глаза, она увидела, что Чжи-Ган неподвижно стоит меж ее ног, закрыв от наслаждения глаза. Он так же, как и она, тяжело дышал. Через некоторое время он тоже пришел в себя и, посмотрев на нее, широко улыбнулся. И Анна с радостью улыбнулась ему в ответ.
Внезапно она почувствовала какую-то непонятную тревогу. Что-то беспокоило ее, и она не могла унять это неожиданное чувство. Она не могла…
Чжи-Ган быстро отстранился от нее, и эта потеря была такой ощутимой, что она просто замерла в изумлении. Прежде чем она успела сдвинуть ноги, он опустился на колени. Приподнявшись, она увидела, что его голова находится между ее бедрами.
Он улыбнулся ей озорной и вместе с тем необыкновенно нежной улыбкой.
— Ты думаешь, что на этом все закончилось? — спросил он. — Нет, прекрасная Анна, все еще только начинается.
Она не поняла, что он хотел сказать этим. Но когда он коснулся губами лепестков ее лотоса и начал целовать их, ей все сразу стало ясно. Она чувствовала, как его язык ласкает ее. Сначала он проник в ее лоно, а потом коснулся жемчужины и стал тереться о нее. Когда же Чжи-Ган принялся легонько сосать жемчужину, как он делал это с ее сосками, Анну охватила такая сильная буря эмоций, что она в одно мгновение села на кровати и еще крепче прижалась к его губам.
Ее захлестнула волна наслаждения. Этот мужчина подарил ей свободу, сломав все преграды, развеяв ее сомнения, устранив то, что связывало Анну с реальностью. Он продолжал ласкать ее до тех пор, пока она не задрожала всем телом. Ей показалось, что она взлетела высоко в небо, а потом снова опустилась… к нему. Снова вернулась к реальности.
К тому, что они сейчас делали.
Из дневника Анны Марии Томпсон
3 марта 1882 г.
Мне уже двенадцать лет! Двенадцать! Сегодня мне исполнилось целых двенадцать лет. За мной приехал отец, и мы отправились с ним обедать. Я чувствовала себя настоящей женщиной. Мы обедали в самом лучшем ресторане Шанхая, и на мне было мое новое платье и жемчужное ожерелье. Он сказал, что я самая красивая девушка в этом ресторане.
А после обеда он привел меня к себе домой. Я никогда раньше не бывала у него. У него просто ОГРОМНЫЙ дом! В нем столько много места для меня! Однако в нем пахло развратными женщинами, и я поняла, что мать Фрэнсис права. Он не ходит в церковь и не верит в Бога. Знаете, что я вам скажу на это? Мне нет до этого никакого дела! Ты слышишь меня, Бог? МНЕ ВСЕ РАВНО!!! Он — мой отец, и я люблю его. Кроме него, меня никто не навещает. Он приносит подарки мне и другим детям. Он приносит продукты в миссию. Мне наплевать, ходит он в церковь или нет. Он — мой отец, и я люблю его!
И он дал мне еще кое-что. Правда, он предупредил, чтобы я никому не рассказывала об этом. Он сказал, что раз уж мне исполнилось двенадцать, то я достаточно взрослая. А я ответила ему, что уже знаю про опиум и что я с шести лет время от времени принимаю его.
Мне почему-то кажется, что он не поверил моим словам. Ну и пусть. Он всегда себя так ведет. С самого начала он знал, что я лгу, но продолжает делать вид, будто верит мне. В конце концов, я всегда признаюсь ему, что солгала, и рассказываю всю правду.
Итак, он дал мне его попробовать. Это было просто УДИВИТЕЛЬНО! Я попытаюсь поточнее описать свои ощущения. Кажется, что все плохое и страшное просто исчезает. Все, что делает тебя жалкой и ничтожной против твоей воли или глупой, потому что ты чего-то не понимаешь, — все это исчезает. Остаются же только приятные ощущения.
Я все понимаю, и мне все нравится. Я начала разговаривать со своим отцом, серьезно разговаривать. И он слушал меня и все понимал, потому что опиум проясняет сознание. Потом вошла какая-то дама — это было подарком для меня — и запела песню. Она так красиво пела, что я даже заплакала. На этот раз все было совсем по-другому. Я не слышала, как она тяжело дышала и путала слова, я не слышала шум, доносившийся с улицы. Я слышала только музыку, прекрасную, чистую и вдохновенную музыку, какой ее создал Господь.
