Жаль, что нельзя принять немного опиума перед мессой. Представляю, как это было бы великолепно. Я тогда могла бы наслаждаться гимном, этой торжественной песней, прославляющей Господа нашего, а не слушать фальшивое пение сестры Кристины. Однако отец сказал, что я могу принимать опиум только в свой день рождения, что его принимают в особых случаях, поскольку он очень опасен.
Ух-ххх! Как мне не хочется ждать! Я просто не могу ждать до моего следующего дня рождения, ведь только тогда мне еще раз дадут опиум.
Глава 11
Война, несправедливая по самой своей сути, со временем покроет эту страну несмываемым позором. Я не знаю, и мне еще не доводилось читать о том, что… наш флаг должен стать пиратским флагом, который защищает эту позорную торговлю.
Уильям Глэдстоун, депутат парламента от оппозиции, 1840 г.
Утро началось со скорбного плача, и Чжи-Ган попытался спрятать голову так, чтобы не слышать этих мерзких звуков. В конце концов он прижался к мягкому женскому телу. Скорее всего, это была грудь. Он уловил знакомый мускусный запах. Так всегда пахло после того, как он всю ночь занимался физическими упражнениями (так они с Цзин-Ли обычно называли это). Чжи-Ган смотрел, как поднимается и опускается прелестная женская грудь, слушал ровное дыхание женщины. Когда же оно стало прерывистым, он подумал, что Анна, наверное, тоже сейчас проснется.
Громкие стенания, доносившиеся из соседней комнаты, не прекращались всю ночь. Вдовы губернатора Бая выполняли свою печальную и крайне утомительную обязанность. Такова была традиция. Чжи-Ган не мог дождаться, когда он сможет унести ноги из этой мерзкой дыры. И хотя ему не хотелось бросать то дело, которым он сейчас занимался, палач был готов в любую минуту уехать отсюда.
Он потерся лицом о большую и мягкую грудь Анны, которая казалась ему прекрасной, и довольно улыбнулся. В утреннем свете ее белая кожа была еще белее. В том месте, где он коснулся ее своей небритой щекой, она слегка порозовела.
Анна. Очаровательная Анна.
Чжи-Ган вспомнил все, что происходило ночью, и его захлестнули противоречивые чувства. Это была какая-то странная смесь восторга и ужаса. Правда, восторга все же было больше. Удовлетворив свои физические потребности, он расслабился, но его мышцы до сих пор болели от перенапряжения. Честно говоря, этой ночью он не делал ничего необычного. И все же такого ему еще никогда не доводилось переживать. Эта белая женщина была какой-то удивительно открытой и с готовностью соглашалась на все, что он ей предлагал.
В том, что происходило между ними, было нечто особенное. Чжи-Ган вдруг вспомнил все, что она говорила ему. Сначала ее речь была торопливой и сбивчивой, но постепенно Анна успокоилась и стала выражаться яснее и точнее. Она рассказывала ему о том, что она хочет и что чувствует, когда он прикасается к ней.
Иногда она говорила весьма странные вещи, у нее возникали какие-то необыкновенные ассоциации, но его это не раздражало. Наоборот, так было даже интереснее, более эротично, что ли. Чжи-Ган прекрасно понимал, что все эти ассоциации были вызваны у нее его ласками. Именно он направлял ее воображение. Он думал о том же, что и она. Он делил с ней каждое мгновение этой удивительной ночи, и сам получал необычайно острые ощущения.
Анна отличалась от всех женщин, к которым он когда-либо прикасался, и это делало ее по-особенному привлекательной. Признаться, он не ожидал, что с ним произойдет что-то удивительное. Он не думал, что эта ночь будет какой-то иной, не похожей на все другие ночи. Но оказалось, что голова Анны переполнена странными и удивительными мыслями, над которыми он готов думать долгими часами. Ее суждения относительно каких-то вещей, как показалось Чжи-Гану, никогда не могут наскучить, не говоря уже о занятиях с ней любовью. Он мечтательно смежил веки, вспомнив, как входил в нее раз за разом.
Эта было так заманчиво, что он поймал губами ее сосок и стал ласкать его до тех пор, пока он не затвердел. Анна немедленно откликнулась на его ласки, и он услышал ее прерывистое дыхание. Его рука, лежавшая на ее животе, скользнула вниз и оказалась между ее ногами. Он почувствовал, что ее лотос уже стал влажным. Она была готова к его вторжению.
Чжи-Ган сразу забыл обо всех ужасах утреннего пробуждения. Мир вокруг него перестал существовать, потому что сейчас он ощущал неповторимый аромат женщины, готовой отдаться его ласкам. А потом она снова заговорила, и он уже не мог делать вид, будто рядом с ним просто какая-то очередная любовница. Нет, она была особенной и говорила то, что ему еще никто никогда не говорил. И самое главное заключалось в том, что он страстно хотел ее. Хотел больше, чем дышать.
— Скажи мне еще что-нибудь, — пробормотал он, ложась между ее бедрами. Ему было неудобно передвигаться и одновременно ласкать рукой жемчужину инь. Однако он справился с этой нелегкой задачей, и Анна выгнулась, наслаждаясь ласками, которые дарила его рука.
— Твои пальцы открывают меня, — сказала она. — Я представляю это в своем воображении. Ты открываешь меня.
— Так обычно открывают лепестки бутона. Мне просто не терпится попробовать пыльцу, находящуюся внутри этого цветка.
Он почувствовал, что ее грудь затряслась от смеха.
— Я думаю, что это больше похоже на то, как открывают занавес перед бессмертным бассейном Венеры.
Чжи-Ган вошел в нее. Ему понравилось это сравнение, хотя он понятия не имел о том, кто такая Венера.
— А сейчас? — спросил он. — Что ты видишь сейчас?
Анна открыла глаза и, посмотрев ему прямо в лицо, прошептала:
— Тебя. Я вижу тебя и чувствую тебя внутри себя.
Сжав ягодицы, он начал совершать ритмичные движения — медленно и расслабленно. Ему не хотелось спешить. Он хотел послушать ее, хотел узнать, что она чувствует.
— Когда я проникаю в тебя и выхожу, то думаю о том, что ты сжимаешь меня, вытягиваешь жизненную силу из моего органа и наполняешь ею мою кровь, мое сердце, мой разум.
— А мне кажется, что ты забираешь меня с собой — втягиваешь меня в себя, а потом выталкиваешь обратно. И снова втягиваешь, а затем…
— …затем ты втягиваешь меня в себя, — сказал он.
— О да…
Он улыбнулся.
— Мне это нравится.
— Каждый раз, когда ты входишь в меня, ты втягиваешь меня в себя все больше и больше. Каждый раз, когда ты выходишь из меня, ты забираешь с собой какую-то часть меня. И эта часть с каждым разом становится все больше и больше.
Чжи-Ган покачал головой.
— Я — мужчина, который изливается в тебя. Моя жизненная сила становится горячей, она обжигает, она готова излиться, — сказал он и подумал: «Нет, еще не время. Скоро, очень скоро, но не сейчас. Она станет частью меня. Я стану частью…»
— Ты погружаешься в бассейн Венеры, — произнесла Анна, сладострастно выгнувшись. У нее внутри все сжалось. Она приготовилась принять его. — Я — вода, которая окружает тебя.
