Хелена улыбнулась и раскрыла объятия, приглашая его к себе. Пробежав руками по его голым плечам и широкой спине, она раздвинула ноги, теперь уже зная, что за этим последует.
Он взглянул ей в лицо.
— Обхвати меня ногами.
Она повиновалась, и танец начался снова. И снова по-другому. Теперь уже ничто не стояло между ними.
Волоски на его груди щекотали ее груди, и это возбуждало ее. Она прижала его к себе. Он с радостью ей повиновался, и его большое сильное тело вдавило ее в матрас.
Два тела слились в одно целое.
В водоворот ощущений и чувств, эмоций, которым не было названия, в потребность желания, в страсть, в торжество, которое захлестывало их обоих.
Темп все возрастал, и она без конца повторяла его имя, отдавая ему всю себя целиком. И вдруг ее пронзил восторг, и осколки его разлетелись по венам, вызывая радость и торжество, и она, вскрикнув, задрожала под ним.
Последняя связь с реальностью улетучилась — душа ее праздновала победу. Она почувствовала, как он в последний раз вошел в нее с глухим стоном, выпустил в нее свое семя, и ее охватила радость, когда тяжелое тело рухнуло на нее.
Она запустила пальцы ему в волосы и услышала, как сильно и часто бьется его сердце.
Она улыбнулась, обвила его руками, крепко прижала к себе, и вскоре погрузилась в глубокий сон.
Часы по всему дому пробили три раза. Себастьян уже проснулся и слушал бой часов, который вырвал его из глубокого, согревающего душу тепла, овладевшего им.
Он перевернулся на спину и посмотрел на Хелену, спавшую, свернувшись калачиком, рядом с ним; ее маленькие ручки вцепились в него, словно она боялась, что он ее покинет. Он присмотрелся к ней внимательнее, и насторожился.
«Малышка, что ты скрываешь от меня?»
Он не озвучил свою мысль, но ему очень хотелось получить ответ. Что-то случилось, однако будь он проклят, если знает что. Она приехала, и все шло хорошо, пока…
Себастьян поговорил с прислугой, но никто ничего не знал и ничего не видел. Он не вдавался в подробности, но Уэбстер непременно сказал бы ему, если бы пришло письмо для Хелены. Однако на ее туалетном столике лежало два письма, и его острые глаза рассмотрели на полу кусочки воска. Она вскрыла эти письма здесь, и сделала это в первый же вечер, перед тем как спуститься к обеду.
Именно с этого момента все изменилось. Изменилась и она сама.
Но насколько изменилась, если вспомнить о последних событиях, он не мог понять.
Что-то расстроило ее, причем очень сильно. Малейшее недоразумение, и она, нахмурившись, замолкала. Но здесь было что-то более глубокое, ее терзало какое-то беспокойство, которое она скрывала от всех.
Она пока еще этого не осознала, но отношения между ними стали настолько близкими, что ей уже незачем было скрывать свои чувства, свои тревоги, особенно от него. Он видел их в ее глазах пока еще не совсем отчетливо, но неясные тени скапливались уже в их глубинах.
Ее поведение только усилило его, подозрения; когда она пришла в его объятия, она как будто радовалась этому, но он сразу почувствовал ее слабость, беззащитность и главное — острую тоску. Он чувствовал все это в ее поцелуе — в нем было отчаяние, словно то, что произошло между ними в последние часы, было бесконечно драгоценным, но преходящим. Обреченным. Казалось, она знала, что, как бы сильно ни хотела этого, ни стремилась к их близости, как бы ни доверяла ему и его силе, все это продлится недолго.
Ему это не нравилось, совсем не нравилось.
Он видел, что она нуждается в защите, нуждается в его тепле и ласках, и откликнулся на эти ее нужды так, как считал правильным для себя и для нее.
Она принадлежит ему. Пока она этого еще не понимает, но со временем, конечно, поймет.
Вздохнув, он посмотрел на ее темную головку, поцеловал в лоб, закрыл глаза и предоставил все остальное судьбе.
Проснувшись на следующее утро, Хелена решила, что гордиться ей нечем. Она была одна, но постель носила красноречивые свидетельства ее близости с Себастьяном. Смятые простыни все еще сохраняли его тепло. Без него она чувствовала себя брошенной и никому в этом мире не нужной. Она оглядела комнату. О чем она думала, когда позволила себе вступить в интимные отношения с этим могущественным человеком? Надо быть сумасшедшей, чтобы согласиться на это! Однако сейчас уже поздно о чем-то сожалеть.
Но сожалений, несмотря ни на что, не было.
Ее единственное сожаление заключалось в том, что она не могла ничего ему рассказать, не могла опереться на его силу и власть. После прошедшей ночи было бы таким облегчением попросить его о помощи. Но она не могла. Ее взгляд упал на письма, лежавшие на туалетном столике.
Фабиан был уверен, что она и Себастьян окажутся по разные стороны баррикады.
Чтобы хоть немного заглушить страх и не дать воли отчаянию, она позвонила служанке.
Когда Хелена вошла в комнату, Себастьян уже сидел во главе стола. Позавтракав, он пил кофе и просматривал утренние газеты.
Он поднял голову, и их взгляды встретились. Хелена быстро отвернулась, обменялась легкой улыбкой с Кларой и подошла к буфету. Его взгляд неотрывно следил за ней, восхитительной в шелковом розовом платье. А его ум перебирал события последней ночи, полной страсти, и задавался вопросом — вопросами, — на которые пока не было ответов.
Хелена повернулась; он продолжал наблюдать и ждать…
С тарелкой в руке она подошла к столу, обменялась какими-то словами с Марджори и Кларой и села на свое место справа от него.
Он подождал, когда она сядет и расправит юбки, и улыбнулся ей.
Она улыбнулась ему в ответ, но в глубине ее глаз таились все те же непонятные тени. Он потянулся к ее руке, но остановился, когда она опустила взгляд.
— Себастьян…— Хелена повертела в руке вилку. — Как ты думаешь, не смогли бы мы покататься верхом, как вчера? — Она посмотрела за окно. — Все еще ясно, и кто знает, как долго продлится такая погода…
В ее голосе звучала тоска, и он вспоминал, какой расслабленной, даже, пожалуй, беззаботной, словно сбросила тяжелую ношу со своих плеч, она казалась ему в то утро, когда они неслись по полям навстречу ветру. Она покосилась на него, слегка изогнув бровь.
— Если хочешь, — согласился он, — мы можем попробовать отправиться куда-нибудь на север.
Она улыбнулась, и с ее губ сорвалось:
— Было бы… большим удовольствием…
Почему она просто не сказала «облегчением», Себастьян не знал. Потому что их совместная прогулка была именно облегчением, бегством от ее неприятностей, а это он прекрасно понимал. И во время прогулки, скинув с плеч гнетущую тяжесть, она могла бы, наверно, признаться ему во всем.
Однако, когда они вернулись домой через три часа, он не узнал ответ ни на один из своих вопросов. Теперь ему оставалось ждать, когда она расскажет ему обо всем, если только захочет: доверие нельзя выбить силой, его можно только заслужить. Так будет у них. Другим он мог приказать, но только не Хелене.
