«Да, я хочу! Очень хочу! — шептало все ее тело. — Но мне страшно. Боюсь привязаться к тебе всерьез, по-настоящему. Боюсь опять испытать боль. У меня еще и старая боль не иссякла… Ты ведь не поступишь со мной плохо?»
− Ты никогда об этом не пожалеешь, − вслух сказал он, проводя губами по нежной шее, по плечу. Точными движениями он освободил подругу от короткого обтягивающего платья, бросил его на спинку дивана. Медленно, стараясь не задевать кожу, стянул сетчатые чулки, один за другим. Еще через минуту ничего лишнего на ней не осталось. Отчаянно борясь с притяжением северного сияния в ее глазах, он быстро сбросил с себя одежду…
И второй раз за вечер грянул праздничный салют! Только для них, для двоих. Тепло и холод менялись с калейдоскопической быстротой, накатывая волнами. То мела в глаза февральская метель, то дул ласкающий приморский ветер… Никогда прежде не страдавший галлюцинациями Сергей видел вокруг себя ослепительно-белую снежную пустыню, и посреди нее − величественный ледяной дворец, уходящий своими острыми шпилями куда-то вверх, в мохнатые облака. Стремительно проникал во внутренние покои дворца, в тронный зал, дерзко ловил эфемерную, ускользающую из его рук Снежную Королеву, согревался и обжигался ее ледяным дыханием, неистово целовал ее, сжимал в своих объятиях, и, о чудо, вдруг ощущал, как под его ладонями она начинает таять, плыть, растекаться, и вместе с ней таял весь дворец и весь холодный мир… Вспыхивали и гасли на звездном небе шары космического, волшебного цвета. Откуда-то с севера прилетела ослепительная комета, гордо помелькала роскошным хвостом и ушла за горизонт… Сверкнули одновременно тысячи молний, седые облака вдруг разразились проливным дождем, и Сергей всей кожей чувствовал влагу, чувствовал, как она заливает их первобытные, освобожденные от всякой искусственности и стыдливости тела. Мокрая от дождя, обессиленно лежала перед ним Снежная Королева на золотом песке поросшего пальмами тропического острова, и знойное солнце своим дыханием сушило и согревало их, а ласковое море шептало им древние сказки… Не было сил встать, идти куда-то, делать хоть что-то, не было сил даже просто оторваться друг от друга, и двое счастливых людей уснули, как были, обнявшись, на растерзанном неразобранном диване, наскоро укрывшись клетчатым пледом.
Глава 4
Мой дом находится как раз на прямой линии, соединяющий следственный изолятор и адвокатскую контору, так что пообедать я решил именно дома. Достал из холодильника креветочный салат, разогрел в микроволновой печи котлеты и рис с овощами, оставшиеся от вчерашнего ужина. Супруга моя, химик по образованию, преподает в общеобразовательной школе, но работает скорее для поддержания квалификации, чем ради денег, так что количество учебных часов у нее минимальное, а количество часов для работ по дому, наоборот, очень немалое. Готовила она всегда отменно, продукты покупала самые свежие, на рынках, так что с питанием в нашей семье полный порядок. Обычно после вкусного обеда я люблю немного посидеть в кресле, лениво поразмышлять на какую-нибудь отвлеченную тему, чаще всего совершенно фантастическую. Что произойдет, если наша Земля столкнется с такой же планетой, или что будет, если уровень мирового океана повысится на столько-то метров… Такие размышления, на первый взгляд совершенно шизофренические, помогали мне расслабиться и подготовиться к следующему витку нелегкой адвокатской жизни.
Однако сегодня долго рассиживаться не придется! На четыре часа дня была намечена встреча с братом моей подзащитной Максимом Трофимовым и его родителями. Судя по адресу, который они мне дали, ехать предстояло совсем недалеко.
Ровно в четыре часа я позвонил в квартиру Трофимовых. Дверь открыла невысокая худощавая женщина лет сорока пяти, с русыми волосами, чем-то неуловимо похожая на Анастасию. Впрочем, ничего удивительного, если мать и дочь похожи друг на друга.
Отец и брат тоже были дома. Представившись и выразив свое сочувствие по поводу неприятного инцидента с дочерью и сестрой, я сказал:
− Александр Винсентович, Наталья Михайловна, прошу меня простить, но давайте мы сделаем вот как… Сначала я побеседую с вашим сыном о конкретных обстоятельствах, при которых было совершено преступление, а уж потом вы мне расскажете все, что считаете нужным, о вашей дочери.
Лично мне такой вариант казался наиболее правильным. Родителей Насти не было на базе отдыха в тот роковой вечер, стало быть, они никак не могли сообщить мне сведения, необходимые для проверки показаний участников пикника. А вот Максим Трофимов там присутствовал, и с ним имело смысл разговаривать на эту тему. К тому же я по многолетнему опыту знал, что в присутствии родителей и вообще старших родственников молодые люди куда менее склонны к откровенности.
Квартира состояла из трех комнат. Как я понял, одну занимали родители, а две другие делили брат и сестра. Максим Трофимов оказался высоким жилистым парнем, с непропорционально вытянутыми руками и ногами, довольно симпатичным на лицо. Сходство с сестрой в глаза не бросалось, разве что форма скул и выражение глаз напоминали Настю. Когда он провел меня к себе, я был очень удивлен внутренним убранством комнаты, ее непохожестью на остальные помещения. Такое впечатление, что я очутился в каком-нибудь музее, в зале Древней Греции. Трудно было сказать, какого цвета обои в комнате, потому что их почти не было видно из-за множества репродукций известных художников эпохи Возрождения на темы древнегреческих мифов, рисунков с изображениями античных статуй и храмов и портретов исторических личностей из дохристианских времен. По углам стояли две гипсовые статуи высотой примерно в метр. Одна изображала безрукую-безногую полногрудую женщину, вторая − вооруженного коротким мечом воина-пехотинца в шлеме. На подоконнике и на столе красовались высокие узкогорлые вазы, на которых, приглядевшись, можно было разобрать сюжеты из повседневной жизни древнегреческого полиса.
Вопросов к молодому человеку у меня имелось великое множество, но, видя вокруг себя такое обилие специфических предметов, я спросил нечто совсем не относящееся к моему главному делу:
− А что это за картина?
Мой взгляд был прикован к изображению бородатого черноволосого мужчины в красном плаще и полуобнаженной женщины в каких-то легкомысленных обрывках белой ткани. И он, и она − явно не первой молодости. Мужчина одной рукой обнимал женщину за талию и как будто что-то нашептывал ей на ухо.
− «Юпитер и Юнона на горе Ида». Работа художника Джеймса Барри. — ответил Трофимов. — Вам нравится?
− Очень необычно, во всяком случае, − уклончиво ответил я. Мои познания в области изобразительного искусства довольно скромны, никогда живописью не интересовался и по художественным галереям не ходил, так что изображать из себя знатока не имело смысла.
− Знаете, Валерий Павлович, почему вы обратили внимание именно на эту картину? — спросил Максим. — Потому что вы привыкли к Рафаэлю, Микеланджело, Боттичелли, Тициану, Рембрандту… Они великие мастера, их творения известны всему миру. Их картины и скульптуры созданы примерно в одном стиле. Примерно в одном, подчеркиваю. Профессиональный культуролог укажет вам массу отличий в технике рисования, но для обычного человека, − он выразительно посмотрел на меня, − для обычного человека эти отличия незаметны. Эпоха Возрождения − она и есть эпоха Возрождения. А Джеймс Барри жил в восемнадцатом-девятнадцатом веках, причем в Англии, стране, имеющей весьма опосредованное отношение к античной культуре. В Англии тогда господствовала пуританская мораль, изображать женщин в таком фривольном виде не приветствовалась. Да и сами по себе проявления любовной ласки считались делом чуть ли не постыдным, не достойным того, чтобы их наносить на бумагу. А вот Джеймс Барри не побоялся нарисовать нетипичную для Англии того времени картину. Ему удалось увидеть то, чего не смогли увидеть и почувствовать великие итальянские художники…
