– Серьезно, чувак, надень футболку.
– Эй, знаешь же, как говорят, – медленно растягивая слова, говорит Дин, – если тебе есть чем похвастаться – хвастайся.
– Нет, я уверена, что эта фраза звучит по-другому: надень футболку, когда отправляешься на пробежку, самовлюбленный нарициссист.
У Дина отвисает челюсть:
– Нарциссист? Скорее реалист. Ты только посмотри на эти кубики, Уэллси. А еще лучше – потрогай их. Я серьезно. Это изменит твою жизнь.
Она фыркает.
– Что, тебя слишком сильно пугает вся эта мужская красота? – Он проводит ладонью по своим накачанным шести кубикам пресса.
– А знаешь что? – сладким голосом говорит она. – Я с удовольствием потрогаю твои мышцы.
И в мгновение ока Ханна наклоняется и хватает что-то из вазона рядом с гаражом. Грязь. Которую она размазывает по Дину, оставляя полосу от его пупка до пояса штанов. А так как сегодня печет как в аду и Дин уже порядком вспотел, мокрая земля липнет к его коже как грязевая маска.
– Готов? – щебечет Ханна.
Дин пристально смотрит на нее:
– Знаю-знаю, ты думаешь, что сейчас я вернусь домой и сотру все это. Но сюрприз! Я не стану этого делать.
– О, да ты что? Значит, побежишь вот так по всему городу? – Она с вызовом склоняет голову набок. – Да ничего подобного. Ты слишком тщеславный.
Я усмехаюсь, но Ханна не знает Дина. Пусть его эго сильно задето тем фактом, что по его драгоценным кубикам размазана грязь, но Дин чертовски упрямый хоккеист, и он не позволит дерзкой крошке Ханне выиграть этот раунд.
– Не-е, куколка. Я буду носить эту грязь как знак чести.
Он буравит ее глазами. Со злорадством.
Она так же пристально смотрит на него в ответ. С раздражением.
Я откашливаюсь:
– Так мы бежим или нет?
Их пикировка взглядами обрывается, и мы втроем пускаемся трусцой по тротуару.
– Обычно мы бегаем одним и тем же маршрутом, – сообщает мне Дин. – До парка, там на тропу, а потом возвращаемся с другой стороны.
Оттого что они бегают вместе так часто, что у них даже появился свой «маршрут», меня неожиданно пронзает укол ревности. Черт побери, я скучаю по своим друзьям. И ненавижу свою изолированную от них жизнь в Мансене, где поговорить можно только с Джефом и моим вечно пьяным отцом.
Мы бежим только пару минут, когда Ханна начинает напевать. Сначала еле слышно, а затем в полный голос. И он у нее очень красивый, нежный и мелодичный, с легкой хрипотцой, от которой у Гаррета, по его собственным словам, бегут мурашки. Пока она поет Take Me to Church группы Hozier, я невольно поворачиваюсь к Дину с широкой улыбкой.
– Она всегда поет, когда бегает, – со вздохом говорит он. – Честное слово. Все время так делает. Мы с Гарретом пытались объяснить ей, что это плохо влияет на дыхание, но…
– Клянусь богом, – вмешивается Ханна, – если я еще раз услышу лекцию о своем дыхании, я вас поколочу. Всех вас. Мне нравится петь, когда я бегу. Смиритесь с этим.
Вообще-то я не возражаю. Ее голос – отличный саундтрек к стуку наших кроссовок о тротуар, хотя выбранная ею песня немного печальная.
Когда мы подбегаем ко входу в парк, я замечаю проглядывающую сквозь кроны деревьев крышу беседки, которая тут же напоминает мне о вечере с Грейс на водонапорной башне. Тогда она рассказала мне о своем детском секретном месте.
Мои плечи напрягаются, словно в предчувствии того, что беседке я увижу Грейс. Что глупо, потому что, конечно, она не…
Черт меня подери, она там! На ступенях я вижу девушку. Длинная коса… и меня накрывает разочарование. Стоп. Это же не Грейс. Это какая-то блондинка в зеленом сарафане, и послеполуденное солнце играет в ее золотистой косе, когда она, читая книгу, наклоняет голову.
Но тут ее голова поднимается, и… черт меня подери еще раз, потому что в первый раз я не ошибся – это она.
И я резко останавляваюсь, совершенно забыв о том, что Дин и Ханна продолжают бежать дальше. Грейс смотрит в мою сторону, и, хотя я стою довольно далеко от нее, я знаю, что она меня узнала.
Наши взгляды встречаются, и я вижу, как она сжимает губы. Черт, может, в идеях Дина что-то и есть. Может, это я должен сейчас быть без футболки. Девчонки становятся более сговорчивыми, когда видят перед собой мускулистую грудь, ведь так?
Господи, и как это патетично – думать, что вид моей голой груди заставит ее позабыть обо всем, что произошло между нами!
– Логан! Эй, какого черта? Не сбивайся с темпа, приятель.
Мои друзья наконец-то заметили, что меня с ними нет, и бегут обратно. Ханна следует за моим взглядом и тут же охает:
– О. Это Грейс?
На секунду я удивляюсь тому, откуда она знает ее имя, но потом до меня доходит, что Гаррет, должно быть, все ей рассказал. Да уж.
Дин, остановившийся рядом со мной, прищурившись, смотрит на беседку.
– Не, это не она. Твоя первокурсница брюнетка. И у нее нет так длинных-предлинных ног и… черт, какие аппетитные ножки. Простите, но, по-моему, я должен познакомиться с ней.
Я хватаю его за руку, пока он не сделал еще один шаг в ее сторону:
– Это Грейс, придурок. Она просто перекрасила волосы. Если бы ты смотрел на ее лицо, а не на ноги, то заметил бы.
Он снова щурится, и тут у него отвисает челюсть:
– Черт. А ты прав.
Грейс опускает глаза обратно в книгу, но я знаю, она меня заметила – ее плечи стали неподвижнее столбиков у входа на веранду. Наверное, она ждет, когда я уйду, но такого не будет. Я не убегу, не в этот раз.
– Давайте вперед, – хрипло говорю я. – Я догоню. Или встретимся уже дома.
Дин продолжает плотоядно смотреть на Грейс, и Ханне приходится двинуть ему локтем, чтобы он побежал вслед за ней. Они направляются в сторону тропы, я – в противоположную сторону, и чем ближе я подхожу, тем быстрее колотится мое сердце.
Изменился не только цвет ее волос. Она даже накрашена сильнее, чем обычно, но зеленые тени делают ее глаза просто огромными. Черт, это так сексуально. Особенно в сочетании с веснушками, которые не скроет никакое количество косметики.
И внезапно мне в голову приходит мысль, от которой сжимается сердце. На ней платье. И макияж. В четверг после обеда.
Она кого-то ждет?
Когда я подхожу к ней, у меня мокрые ладони. Я не могу оторвать от нее глаз. Боже. Ее ноги – это действительно что-то феноменальное. Гладкие, загорелые и… дерьмо, я представляю, как они обхватывают мою талию. Как ее пятки впиваются в мою задницу, когда я трахаю ее до потери сознания.
Я прочищаю горло:
