Майор Снегирев, толстенький крепыш, в понедельник мучился с похмелья на конспиративной квартире. Отметившись с утра на службе, предупредил шефа о встрече с агентом и с легким сердцем и тяжелой головой приехал сюда – Тополиный проезд, дом тридцать четыре, квартира двадцать два. Выпив две банки пива из холодильника с таблеткой аспирина, завалился спать на тахту. Проснулся от яркого солнечного света – забыл задвинуть плотные шторы. Как был в трусах, поплелся на кухню ставить на газ чайник. Самочувствие заметно улучшилось, но до нормы недотягивало. Черт понес его вчера в ресторан поужинать. Горяченького, видишь ли, захотелось. В «Ангаре» нос к носу столкнулся с давним дружком и коллегой по нечистому промыслу – подполковником Петиным, эдаким бегемотом в пиджаке.
– Федя, тыщу лет, тыщу зим не виделись.
«Ага, тыщу лет! Только третьего дня назюзюкались в хлам». Но поскольку подполковник Петин возглавлял транспортную полицию, являлся нужным человеком, Снегирев сказал: «А, Геннадий, большой привет», огорченно думая: «Накрылся ужин, опять пьянка».
Полицай Петин жрал водку в три горла, практически не пьянея. Во всяком случае, Снегирев по пальцам мог посчитать те немногочисленные моменты, когда зеленому змию удавалось сокрушить доблестного подполковника.
– Давай, Федя, к нам за столик, я таких цыпочек снял!
Зал ресторана к восьми вечера оказался заполнен посетителями. Среди негромкой музыки раздавался гул массовки – некий щурум-бурум. Смазливые девицы встретили Снегирева поощрительными улыбками – дальнейшее Федор Ипатьевич помнил смутно и урывками.
«Не Петин, а сплошная головная боль, – думал угрюмо Снегирев. – Посажу печень, как пить дать, и не отвертишься ведь».
Пересекаться приходилось регулярно по работе, Снегирев лицемерно называл свою противоправную деятельность работой.
Федор Ипатьевич, поддернув сатиновые трусы, с кружкой купецкого чая выкатился из кухни, гнусавя нечто бравурное:
– Тарам-там-там, тилим-бом-бом, – и замер на пороге зала.
В комнате, бесцеремонно сбросив его одежду со стула на пол, сидел некий молодой человек, закинувший ногу на ногу:
– Присаживайтесь, гражданин Снегирев, только наденьте штаны.
Почувствовав мягкий удар по мозгам, Федор Ипатьевич поставил кружку с горячим чаем на стол и, путаясь в штанинах, принялся облачаться. Присев на краешек стула, несмело глянул на незваного гостя, тот ответил ласковым и добрым взглядом анаконды. Внутри майора все заледенело.
– Федор Ипатьевич, вот вам блокнот и ручка, законспектируйте самые важные моменты своей нелегальной деятельности. Не забудьте упомянуть имя местного Хозяина.
На Снегирева вдруг нашло вдохновение. Ухватив ручку, писал и писал, изредка морща низкий лобик. В порыве откровенного творчества Федя от усердия высовывал язык, чиркая по нему ручкой. Через час непризнанный писатель Федя Снегирев закончил свое творение, в котором честно сдал своих подельников. Особо досталось Хозяину – заместителю начальника управления ФАБ полковнику Менахему Абрамовичу Иванову. Его Федя смешал с грязью, обвиняя во всех существующих грехах, выложил на него собранный компромат и именно начальника ругал нехорошими словами за свое моральное падение. А сам он хороший, просто белый и пушистый зайка. Опер, прочитав исписанный блокнот, хмыкнул и вырвал последний чистый лист.
– Пиши записку «в моей смерти прошу никого не винить», дата и подпись.
Затем Пашка вскочил на стол и, вытащив из кармана куртки капроновый шнур, привязал его к крюку, который торчал из потолка. Сотворив петлю, приглашающе махнул рукой:
– Залазьте, Федор Ипатьевич, не стесняйтесь.
Снегирев заторможенно встал рядом. Чернов надел петлю ему на шею, заботливо поправив воротничок рубашки, чтобы не помялся. Соскочив на пол, приказал:
– Стойте спокойно и прощайте.
Затем, словно пушинку, выдернул стол из-под Снегирева. Федя, дернувшись несколько раз в агонии, затих. Положив блокнот в карман, Павел недовольно глянул на откатившуюся кружку и лужицу разлитого чая.
– М-да, довольно неуклюже получилось.
Задержавшись на пять минут для уничтожения своих следов пребывания, опер с легким сердцем покинул конспиративную квартиру.
Нелегальных приисков оказалось не пять, а семь – новая информация только больше разозлила Чернова. «Столько народа в рабстве держат, уроды, они у меня сдохнут все без исключения», – думал опер, садясь в остановившееся такси. Доехав до улицы со странным названием Рабиновича, 43, наладился в транспортное управление полиции. Спустя пятнадцать минут начальник, подполковник Петин, покончил жизнь самоубийством, выстрелив себе в висок из табельного оружия.
По пути в ФАБ Чернов заглянул в супермаркет, где приобрел качественную японскую видеокамеру. Помахав своим удостоверением на входе, беспрепятственно добрался до кабинета главного злодея. Полковник Менахем Абрамович Иванов, мужчина средних лет с благородной сединой на висках и толстыми губами, стоял у широкого окна, брезгливо поглядывая на раскинувшийся внизу город. Менахем Абрамович, можно сказать, физически страдал в сибирской глуши. Он задыхался в провинции, душа рвалась в столицу, к большим деньгам. Полковник был прирожденным комбинатором, мастером аферы, а здесь его талант пропадал втуне. Изворотливый ум требовал выхода из застоявшегося болота, да жабры коротки. Приказ шефа из столицы – сиди в Иркутске двадцать лет безвылазно и не рыпайся. Менахем и сидел, осталась половина срока, усердно отрабатывая повинность. В свое время полковника посадили плотно на крючок – продемонстрировали факт педофилии. Кто знал, что этой деффке нет восемнадцати лет. Эх-ма, грехи наши тяжкие. Менахем Абрамович в сердцах плюнул на ненавистный пейзаж и, вернувшись к длинному столу, покрытому зеленым сукном, плюхнулся в кресло. Ощутив некий дискомфорт, с удивлением обнаружил за столом посетителя.
– Хто позволил без приглашения врываться в мой кабинет? Вон отсюда! – И Менахем Абрамович театрально ткнул указующим перстом в сторону двери. Посетитель недовольно скривился:
– У-у противный, – и показал полковнику козу. – Не кипятись, полкан, а то пар из ушей повалит. Ты лучше поведай в камеру о жизни своей грешной.
С Менахема Абрамовича словно мутная пелена спала, возникло острейшее желание исповедаться да пожаловаться на судьбинушку горемычную.
– Шеф, гад такой, держит в черном теле – шлемазл
[7], однако.
Павел установил видеокамеру на кучу папок, включил запись. Воодушевленный непонятно чем полковник вещал, сыпля цветистыми оборотами речи, не забывая вставлять матерные междометия. В глубине сознания малюсенький Иванов в ужасе выл – что он делает, выкладывает самые сокровенные тайны какому-то проходимцу, но зомбированный полковник не обращал внимания на писклявое верещание рассудка. Исповедь с уточняющими вопросами длилась три часа, изредка прерываемая глотанием теплой воды из графина. Опустошенный полковник умер в кресле от энергоудара, а довольный опер покинул здание Федерального агентства безопасности. Особой надобности в видеосъемке не было, но Павел решил подстраховаться на будущее. Предварительная часть операции закончена, и опер отправился в гостиницу «Байкал», в которой с утра снял номер люкс.
