Как ни странно, однако, глядя на леди Памелу и любуясь ее ножками, я думал об Агнешке. Она представлялась мне теперь удивительно похожей на англичанку не одними лишь тонко выписанными чертами лица, но и улыбкой, и певческим даром… Лишь манеры и темперамент были у них не схожи, хотя я не знал, какова леди Памела на любовном ложе – вполне возможно, что она, как урожденная рыжая, ничем не уступала там Агнешке. Говоря о схожести, я не имел в виду прямую физиологическую идентичность. Скорее, тип, категорию. И еще одно смущало меня теперь, когда вероятность появления Агнешки достигла максимума: ее возраст применительно к нашей возможной близости. Будь она в возрасте леди Памелы, меня бы это не очень заботило, и уж вовсе бы не заботило, будь она в тех летах, в каких ей полагалось бы быть. Но разница в сорок лет психологически давила очень ощутимо. В то же время я иногда смеялся зло над собой: ишь, раскатал губы, а что, если Агнешка с криком «а-а-а!» убежит от тебя? Такой вариант был вполне вероятен, так же, как и тот, что ты будешь ей заботливым отцом. Я чувствовал себя так, как будто что-то во мне сжималось и потом долгое время не могло разжаться…
Я подумал, а не позвать ли мне Антипа, чтобы отвлечься от разных дум, и даже снял телефонную трубку, а он, словно телепат, уже постукивал робко в дверь. Когда же та открылась, то за ней оказался некто, кого при самом буйном воображении трудно было принять за Антипа – пани Катаржина с бутылкой вина в одной руке и штопором в другой.
– Тим, мне так неудобно, – смущенно сказала она, – но вы не поможете мне открыть эту бутылку?
Я заставил себя улыбнуться и впустил ее в номер, который по счастливой случайности с утра прибрал.
– Вы не опоздали на встречу? – щебетала она, глядя, как я прилаживаю штопор к пробке. – А сейчас вы никого не ждете? Может быть, у вас свидание с женщиной?
– Нет, – ответил я, неспеша извлекая пробку, – свидание закончилось перед вашим приходом. Вы разве не встретили трех дам, уходивших от меня в полуобморочном состоянии?
Катаржина некоторое время переваривала информацию, а потом, покачав головой, сказала с улыбкой:
– То были не польские дамы. Польские дамы сами оставляют мужчин в полуобморочном состоянии.
– Знаю, – усмехнулся я, ставя бутылку на стол. – Как попал много лет назад в это состояние, так никак не выйду из него.
– Вы не шутите? – настороженно поинтересовалась гостья. – Вы когда-то любили польку?
– И сейчас люблю, – ответил я, осознавая, что творю глупость. – Вам дать фужер?
– Позвольте, а где же она? – воскликнула удивленно Катаржина. – Это ваша жена?
– Будущая жена, – сказал я, доставая фужер и стакан для виски. – Она приедет со дня на день.
Катаржина округлила глаза. Наряд ее вновь был нелепым: ярко-желтые бермуды, подчеркивавшие чрезмерную упитанность бедер, голубой балахон, слишком высокие сабо… У меня даже возникло желание оказать ей услугу и посоветовать впредь отдавать предпочтение черному цвету, так как он не только практичен, но изыскан, строг и помимо прочего наводит мужчин на счастливую мысль, что перед ними безутешная вдова, которую грех не попытаться утешить. Но вместо этой услуги я оказал ей другую: налил вина, а себе виски.
– Она молода? – полюбопытствовала гостья, отпив глоток и слегка поморщившись.
– Убийственно, – ответил я. – Ей девятнадцать.
Катаржина вновь приоткрыла рот и подняла брови, а через секунд пять спросила, склонив голову на бок:
– Это ваша дочь? – и, не дождавшись от меня ответа, повторила громче и тверже: – Это ваша дочь!
Я тоже хлебнул из стакашки и загадочно улыбнулся.
– Позвольте мне погадать, – разошлась бывшая Мальвина. – Вы развелись с женой много лет назад, столько же не видели свою дочь, и вот теперь она едет на встречу с вами. За деньгами. Так?
– У вас аналитический ум, любезная Катаржина, – сказал я. – Вы даже знаете то, чего не знаю я сам. Потрясающе!
– Вы мне делаете комплимент или на самом деле так думаете? – поинтересовалась она, снова беспокоя фужер.
– Комплименты я делаю дурнушкам, а красивым женщинам говорю правду.
– Ни один мужчина никогда не говорит женщине правду, – сказала она назидательно, – а вот женщина это делает часто. Можно, я скажу вам правду? Вчера, когда вы дотронулись до меня, что-то со мной случилось. Ночью я видела сон – себя и вас. Мы… ну, словом, я проснулась счастливой. Это правда.
– Хотите, я сыграю для вас что-нибудь романтическое? – спросил я.
– О, вы играете! – удивилась она так, будто я объявил о том, что сейчас пройду сквозь стену.
Я сел за инструмент и после короткого раздумья выбрал «Saint Louis Blues». Это было одно из тех немногих произведений, которое я мог исполнять в любом состоянии.
Катаржина слушала напряженно, слегка наклонившись вперед, и едва стих заключительный аккорд, как она воскликнула:
– Так ведь это же джаз! Обожаю джаз! Вы играли прямо, как Тадеуш Махульский, браво!
Я не стал выяснять, хорошо это или плохо – играть, как Тадеуш Махульский, и принялся за «Sweet Lorraine».
Потом я провожал ее, и она, к моему немалому удивлению, не предложила зайти к ней «на минутку». Это никак не вязалось с ее образом, но на пороге мы и расстались, наговорив друг другу много приятных слов.
Я пошел вниз и оказался на площади. В темноте ночи, подсвеченная с четырех сторон, она выглядела декорацией к какому-то сказочному представлению. Было ветрено, и крылья мельниц, медленно вращаясь, зловеще поскрипывали. Из пруда невнятно доносилось чмоканье рыб. Я сел на скамейку и вдруг вообразил, что сижу в ожидании начала прелестной оперы «Агнешка – королева эльфов», и что прямо сейчас сцену, изображавшую площадь, заполнят маленькие, суетливые существа, внешне очень похожие на людей, среди которых будет выделяться юная дева, и заблудившийся в лесу герой, молодой король, одетый в охотничий наряд, начнет свою выходную арию с того, что спросит у нее, кто она и где он находится.
В отличие от молодого короля, я знал где нахожусь, и вопрос у меня был всего один: где сейчас находится о н а? Я мог представить себе многое, но только не то, что целая и невредимая Агнешка вскоре будет сидеть здесь рядом со мной, теребя мое колено и шепча мне на ухо всякую милую чепуху.
Возвращаясь домой, уже на лестнице я встретил Антипа.
– Не спится, Тимофей Бенедиктович? – спросил он, остановившись.
– Даму вашу развлекал, – сказал я. – Пани Катаржину. Пришла ко мне с бутылкой вина, посидели, о том о сем погутарили. Знаете, что такое по-казачьи «гутарить»?
– Ну, поговорили, что ли?
– Так точно, майор, – поговорили. Люблю, знаете ли, с женщинами поговорить, – признался я. – Раньше все как-то недосуг было: пока разденешься, пока оденешься, пока с балкона спустишься… А ведь хороший разговор с красивой, умной женщиной – это редкое удовольствие, доложу я вам! Если сразу с постели начал, считай, сам себя обокрал.
