Она рассказала все сама. Перед этим она попросила сигарету, и очень обрадовалась, узнав, что я бросил курить. Тем не менее, в поход за куревом она меня снарядила, и пришлось спускаться к магистрали, где находился ближайший магазинчик.
Агнешка внимательно изучила пачку «Мальборо», блок которых я купил в память о прежних днях, и, удовлетворенно кивнув, закурила. Я ждал, что разглядывая пачку, она напомнит мне о кишеневской «Америке», от которой они с Лидией воротили нос, но она тактично промолчала, хотя я и без этого все понял.
История с грехопадением выглядела так. Мерзавка Лидия, узнав от своих высоконравственных соплеменниц о наших с Аги прилюдных поцелуйчиках и прочих невинных нежностях, рассказала ей о том, что спала со мной уже не раз и попросила оставить меня в покое, потому что якобы надоела мне своими приставаниями. Разъяренная Аги пошла искать меня в том числе и в баре у Пламена, где в конце концов здорово набралась и лишилась свой гордости на хорошо известном мне топчане в бендежке у бара. Ничего, кроме боли, она не чувствовала, да вдобавок ее вырвало. За время рассказа она выкурила подряд две сигареты и, замолчав, вопросительно глянула на меня.
Хотя новость ее таковой для меня не являлась, я все же был подавлен. Более всего меня угнетал топчан, покрытый какой-то рогожкой, на котором накануне я отлежал себе бока. Я даже представил на миг, как сопляк с перекаченной шеей, которую заранее следовало бы ему свернуть, грубо тиская пьяную гостью, укладывает ее на этот чертов топчан, прилаживает трясущимися руками чертову резинку на свою чертову морковку и, помогая себе руками, в х о д и т в Агнешку, несмотря на ее сопротивление и болезненные стоны. Почему-то я решил для себя, что она противилась соитию. Впрочем, причина такого моего решения лежала на поверхности: мне удобнее было считать это насилием, чем добровольной сдачей неприступной прежде крепости.
Раздумья мои закончились тем, что я вытащил из пачки сигарету и закурил. Раздражение было, видимо, столь сильно, что я даже не поморщился от неприятного табачного привкуса во рту, от которого уже давно отвык. Агнешка несколько раз порывалась молча выхватить у меня сигарету, в результате чего я поднялся и принялся ходить по гостиной.
Я не ожидал от себя такой реакции. И чем больше я пытался внушить себе, что это все меркнет по сравнению в возвращением Агнешки, тем отчетливее проявлялись в моих глазах и убогая бендежка, и топчан с рогожкой, и распростертая на нем моя не вязавшая лыка Аги, бормотавшая что-то неразборчивое с идиотским смешком, покуда ей не стало больно и противно…
Не докурив сигарету, я изничтожил ее в пепельнице, и глянул на Агнешку. Она сидела на тахте, положив руки на колени, и смотрела перед собой с той безучастностью, с какой обычно смотрят слепые. Этот ее жалкий и беспомощный вид излечил меня моментально, заставив позабыть обо всем, что совсем недавно отравляло радость бытия. Я сел рядом с сироткой и вновь возвернул ее на свои колени…
Те, кто, черпая познания из любовных романов, предположил, что засим последовала бурная сцена жарких объятий, страстных поцелуев с одномоментным срыванием халатов и столь ожидаемой логической развязкой, сильно ошиблись, ибо ничего подобного не было и в помине, а было тихое, безмолвное сидение с редкими робкими прикосновениями моих губ к ее шее и волосам.
– Прости меня, Тим, – не поднимая головы, сказала она спокойно в какой – то момент. – Если сможешь, прости…
Эта ее просьба застала меня врасплох. Я хотел ответить ей как-то весомо, солидно, значимо, но вышло все наоборот.
– Да ладно, – сказал я. – Ты же знаешь, что я не люблю девственниц, а теперь, как всякая нормальная тетка, можешь смело записываться ко мне на прием.
Она оторвалась от меня, удивленно глянула и слегка шлепнула ладошкой по щеке. Даже не шлепнула, а скорее обозначила пощечину – ну как бы сугубо для соблюдения проформы: мол, сказал даме нечто непотребное, получи по физиономии.
– Значит, как всякая? – напустила она на себя праведный гнев. – И под каким номером я, интересно, там окажусь?
– Ты пойдешь вне очереди, как будущая жена, – выкрутился я.
Она уж было хотела продолжить нашу шутливую пикировку, но замерла вдруг с полуоткрытым ртом, часто при этом моргая глазами.
– Ты собираешься на мне жениться, Тим? – спросила она, устав, видимо, моргать.
– А у тебя есть лучшая кандидатура на роль моей жены? – улыбнулся я.
– Нет, лучшей кандидатуры на роль твоей жены у меня нет, – ответила она серьезно. – И когда мы поженимся, Тим?
– Когда выправим тебе новые документы, – пояснил я. – Но репетицию брачной ночи мы можем провести и без официальной регистрации брака.
– Ну, разве что репетицию… – сказала Агнешка, потупя взор, и изо всех сил сдерживаясь от улыбки.
В этот момент она была восхитительно молода и прекрасна.
Глава двадцать первая
Утром я повел ее на пляж. Она долго не хотела вылезать из постели, бормоча что-то на своем тарабарском языке, пока я за ноги не стащил ее на пол. Аги визжала и брыкалась, но я все же взял ее на руки и отнес в ванную, где быстро привел в чувство, направив на нее холодную воду. Визга поначалу прибавилось, однако затем я пустил теплую воду, и скандалистка моя утихла, согласившись, правда, принимать душ только со мной в качестве моральной опоры. Держалась, однако, она за вполне материальный поручень, к которому привязалась еще во время ночных бдений…
…Когда я снял с нее халат и начал целовать белевшую в фиолетовых сумерках грудь, Агнешка снова принялась ворковать. Только в отличие от давних наших объятий, она не отстранялась от меня – напротив, прижималась, и руки ее не носились судорожно по моему телу, а почти тут же нашли, к чему приложиться, и уж более не отпускали, покуда я силой не отобрал, потому что пришло время использовать э т о по прямому назначению.
Лидия ошибалась, решив, что Агнешка будет извиваться, кричать и царапаться подо мной. Более тихого, сговорчивого и нежного создания я ранее никогда не встречал. Она лишь постанывала, глядя на меня широко раскрытыми, испуганными глазами, будто ожидала боли и страданий. Я шептал ей какие-то ласковые слова, но не был уверен, что она их слышит.
В какой-то момент, когда она поняла, что бояться уже нечего, она нашла мою руку на своей груди и попыталась передвинуть к себе на шею, жалобно глядя на меня, но я не стал перечить ей словами, а лишь энергичнее задвигался, и вскоре она забыла и о моей руке, и о своей шее, и вообще обо всем на свете…
Лежа потом на спине и слушая, как работает в груди отбойный молоток, я смотрел на Агнешку, которая все еще прерывисто дышала, издавая порой негромкие стоны, и думал, что лучшей картины, чем эта, нет и быть не может. Совсем недавно, наслаждаясь перекличкой Коулмена Хокинса и Роя Элдриджа в «Time in my hands», я мечтал о том, как было бы здорово, если бы время действительно оказалось в моих руках. Теперь мои мечтания сбылись. Я заставил время остановиться, сохранив и вернув из небытия свою юную возлюбленную, которая лежала навзничь рядом, потихоньку успокаиваясь, и которая представить не могла, о т к у д а ее вернула моя любовь, да простит меня профессор Перчатников вместе с десятком ученых мужей и одним Нобелевским лауреатом!
