Пришедшая после очередного дежурства на крыше Галина не только не нашла своей любимой бабушки, а даже не смогла выяснить, где ее похоронили. Всех мертвых увозили при первой возможности, никто никого не ждал, да и мог ли кто-то гарантировать, что вернется?
Теперь Галя сидит одна в непротопленной комнате, плохо понимая, что делать дальше. Когда-то здесь стоял высокий адмиральский шкаф с резными цветами, его пришлось сломать, чтобы топить буржуйку. В этом шкафу бабушка собирала Галино приданое – серебряные ложки и вилки, но с начала войны их пришлось заложить. Была еще страховка на Галино имя: удивительное дело, приятель деда, тоже бывший печник и тоже горький пьяница Иван Глот, которого в доме подкармливали из жалости, так как работать он уже не мог, пил, побирался, а умерев, оставил Гале совершенно невероятное наследство – страховку на целую тысячу рублей на ее имя. Когда дядя Ваня помер, хоронить его собрались всего два человека – Галина бабушка и дядя Андрей, вошли в его комнату, а там – шаром покати. Все пропил подчистую, только в углу черный гнилой матрас, и у стены – сундучок. Открыли, а там на самом дне бумага на имя Галины Павловны Ивановой. Вот же как бывает, сам голодал, а страховку для неродной ему девочки оплачивал. Только где теперь эта страховка? Бабушка положила ее в сберкассу на Галино имя, да только теперь какие сберкассы? Ищи-свищи.
Появилась возможность эвакуировать детей и женщин, их перевозили на машинах через замерзшее Ладожское озеро. Немцы об этой лазейке, разумеется, знали и бомбили. Многие машины с людьми ушли под лед, тем не менее, эвакуация не была остановлена. Никто не хотел упускать шанса спасти хоть сколько-нибудь людей! Тетя Катя с тремя детьми и дядей Андреем решились рискнуть. Галя не захотела ехать с семьей и не сразу узнала, что, успешно перебравшись на другую сторону, двое младших кузенов набросились на хлеб, впервые с начала войны наелись досыта и через день померли в мучениях. В результате Катя осталась со старшим сыном. Андрея на берегу она так и не дождалась. Ехал на другой машине, может, погиб на «дороги жизни», может потом куда-то распределили. Писем от него позже тоже не было. В общем, сгинул.
Тем же маршрутом уехал идейный коммунист Павел Иванов со своей новой женой Татьяной и ее детьми. Но и о собственной кровинушке, надо отдать ему должное, вспомнил. Да не просто так, заявился в холодную адмиральскую квартиру и оставил там восьмидесятилетнюю Танину бабушку. Она-де Ладожской дороги все одно не перенесет, а так вам веселее вдвоем будет.
Голодать, что ли, веселее? Карточки бы свои да Татьянины что ли оставил! «Так и сидела несчастная старуха на диване. Сидела и все молчала. И умерла вскоре. Соседки из квартиры напротив зашили ее в одеяло, а хоронить некому. Два дня лежала она на полу возле моей кровати. Мне страшно, я спать не могу, в квартире ни единой души больше… Все чудится мне, что она под одеялом-то шевелится… Потом пришли какие-то мужики, взяли ее за ноги – так волоком по полу, потом по лестнице вниз и потащили. Поднять да нести, видно, сил не было. Бросили на тележку и увезли».
Так и осталась Галя совершенно одна в пустой холодной квартире. Сил что-либо делать не было. Лежала и грезила наяву, представляя себя в каких-то роскошных дворцах, среди веселых, танцующих людей. И сама она не опухшая, синюшная с цинготными пятнами, а красавица, в розовом платье с зелеными лентами. И вокруг нее цветущие сады, белые беседки, фонтаны и музыка, музыка, музыка… Много всего она тогда себе навыдумывала, чтобы с ума не сойти.
Очнулась от того, что кто-то тряс ее за плечи.
– Жива? С кем ты тут? Одна? Да разве ж можно одной? Айда с нами.
Галя посмотрела – девушки, чуть старше ее, все в каких-то комбинезонах, веселые. Отчего же не пойти, там люди, там жизнь. Пошла.
Так Галя оказалась в штабе МПВО (местной противовоздушной обороны). Ее зачислили в отряд, состоявший из 400 женщин. Жили, разумеется, на казарменном положении. Командиры – старики, которых по возрасту и болезням не взяли на фронт. Галя получила такой же как у ее новых знакомых серо-голубой комбинезон и паек. Отогрелась и снова почувствовала себя живой.
Дежурили посменно на вышках. Если где пожар вспыхнет, куда бомба попала, где был обстрел, обо всем следовало незамедлительно докладывать командованию. Выкапывали заваленных в разбитых взрывами домах, отводили обессиленных в бомбоубежища, оказывали медицинскую помощь. А пока не было обстрела, работали по расчистке города. Деревянные строения разбивали, разламывали на дрова, после чего дрова раздавались населению.
Как расчищали? Да уж не кранами и экскаваторами со специально приспособленными для таких дел ковшами: ломами, кирками, лопатами, топорами. И все это делали голодные, озябшие, непрерывно болеющие женщины и девушки, многие, как Галина, – подростки. Войну она встретила четырнадцатилетней Джульеттой, ну или берите героиню поближе – Наташей Ростовой, которой в начале романа всего тринадцать. Тогда она еще влюбляется в Бориса Друбецкого, который живет со своей матерью поблизости от Ростовых. Помните первый бал… изящное платье, красивая прическа, туфельки. А тут валенки на ногах, лом в руках, и спешит наша героиня отнюдь не на бал, а идет тяжелой, почти мужской походкой чинить городскую канализацию. «После страшных морозов везде полопались канализационные трубы, и, как только земля оттаяла, надо было чинить канализацию. Это делали мы, женщины, – «голубая дивизия». Очень просто делали. Допустим, улица длиной 1000 м. Сначала нужно поднять ломом булыжную мостовую и руками оттащить булыжник в сторону. Выкопать лопатой и выбрасывать землю из траншеи глубиной метра два. Там проходит деревянный настил, под которым скрыта труба. Отодрать ломом доски и… чинить там, где лопнуло. Рецепт прост и ясен, как в поваренной книге. Вот так я и узнала, как устроена канализация. Стоишь, конечно, в грязи по колено, но это неважно – ведь мне дают есть».
На службе действительно кормили просто по-царски. Иждивенцам полагалось всего 125 г, здесь же хлеба отмеряли целых 300 г. Правда, его отдавали утром одним куском, и нужно было иметь недюжинную силу воли, чтобы не съесть весь сразу, а оставить хоть сколько-нибудь про запас. Еще полагался кусочек сахару и 20 г жиру. На обед – суп и каша, на ужин – каша. Всего немного, совсем чуть-чуть, но для блокады это вообще царская еда, и, что немаловажно, так кормили не от раза к разу, а каждый день!
Наш человек везде может выжить, в любых условиях, но Галина вряд ли смогла бы выдержать выпавшие на ее долю испытания, не получись у нее снова петь. Какой смысл в такой жизни, где нужно махать киркой, и при этом только мечтать о сцене? Поэтому едва отогревшись и хоть немного отъевшись на новом месте, она стала посещать джаз-оркестр при стоящей рядом морской военной части. Там она пела популярные песни, романсы и даже оперные арии.
На репетиции, разумеется, ее не командировали и не отпускали, она сама, закончив тяжелый рабочий день, натаскавшись булыжников и бревен, умывалась и бежала на спевку, чтобы после отправиться на концерт на один из кораблей, которые стояли в фортах вокруг Кронштадта.
Неудивительно, что такая работа требовала чего-то более согревающего, чем просто суп. Пили спирт, только так можно было надеяться, что организм выдержит полдня в грязи и холодной воде.
