Одной из важнейших страниц в своей жизни Галина Павловна считает судьбу романа Б. Л. Пастернака «Доктор Живаго», вернее, ту бурю, которая поднялась в СССР вокруг этого произведения. Началось все с того, что в 1953 году журнал «Знамя» опубликовал подборку стихотворений под общим названием «Стихи из романа в прозе «Доктор Живаго»». Самого романа еще никто не видел. Возможно, издатели решили сделать такой рекламный ход, тем не менее, читатели напрасно ожидали скорого выхода самого романа. О нем ничего не было слышно еще по крайней мере три года. А весной 1956 года Пастернак отнес готовую рукопись в журналы «Новый мир» и «Знамя», а также предложил ее в альманах «Литературная Москва». Пастернак подождал до лета, после чего передал рукопись итальянскому издателю Джанджакомо Фельтринелли
[108]. Возможно, на него повлияла встреча с итальянским журналистом Серджо Д’Анджело, не каждый же день общаешься с представителем зарубежной прессы. Кто решится упустить такую возможность?
В сентябре 1956 года Пастернак получил документальное подтверждение того, что в СССР его роман, скорее всего, все равно не напечатают. Вот ответ журнала «Новый мир»: «… Как люди, стоящие на позиции, прямо противоположной Вашей, мы, естественно, считаем, что о публикации Вашего романа на страницах журнала «Новый мир» не может быть и речи… Возвращаем Вам рукопись романа «Доктор Живаго».
Б. Агапов, Б. Лавренев, К. Федин, К. Симонов, А. Кривицкий».
В то же время Пастернака вызывают в КГБ для разговора, где его заставляют написать итальянскому издателю, что он отказывается издавать у них роман. Телеграмму он написал под диктовку, ее тотчас отправили, после чего автору, по всем разумным правилам, следовало забиться в самую глубокую норку и молить бога, чтобы наверху забыли о том, что его роман когда-либо существовал. А еще лучше – написать что-нибудь менее провокационное. Поначалу Борис Леонидович поступил именно так: просидел почти год, ожидая, что страсти как-нибудь сами улягутся. Но потом, буквально в августе 1957 года вдруг не выдержал и поведал итальянскому слависту Витторио Страде
[109], как недавно под нажимом властных чиновников был вынужден отказаться от итальянского издания. После чего попросил передать Д. Фельтринелли просьбу не принимать в расчет «запретов» с его стороны на публикацию романа, если они еще поступят, «чтобы книга вышла во что бы то ни стало». «Он сказал мне с глазу на глаз», – писал В. Страда
[110].
В результате, несмотря на запрет советских властей, в ноябре 1957 года роман издали в Милане на итальянском языке, после чего в 1958 году в Голландии тиражом 500 экземпляров было выпущено «пиратское» издание на русском языке. «Это было неслыханно! – пишет в своей книге Г. П. Вишневская. – Москва гудела, как улей, люди ни о чем другом не говорили, строили догадки, какие меры предпримут власти против крамольного писателя».
Казалось бы, 500 экземпляров, да еще и черт знает где. Как и чем это может навредить СССР? Но тут за дело взялось ЦРУ, и книга переиздалась одновременно в Великобритании и США. Таким образом, на Всемирной выставке 1958 года ее раздают бесплатно всем советским туристам. Вместо аннотации было написано следующее: «Эта книга имеет огромную пропагандистскую ценность не только благодаря ее важному содержанию и свойству побуждать к размышлениям, но и благодаря обстоятельствам ее издания: у нас есть шанс заставить советских граждан призадуматься, что не в порядке с их правительством, если литературный шедевр человека, который слывет величайшим из ныне живущих русских писателей, не могут достать, чтобы прочесть на языке оригинала, его собственные соотечественники на его собственной родине».
В общем, произошло страшное, КГБ и ЦРУ схлестнулись между собой: последнее бывало не однажды, но на этот раз на линии огня оказался писатель Борис Пастернак, человек, неспособный, подобно мифическому богатырю, противостоять столь грозным силам.
В то время в Москве усиленно готовились к первому Международному конкурсу имени Чайковского, инцидент с первым изданием «Доктора Живаго» произошел за три месяца до начала конкурса.
Вот-вот приедут иностранные гости, не при них же расправляться с зарвавшимся писателем! Придется обождать. Тем более, что тут же обнаружилась серьезная огреха организаторов. Председателем оргкомитета конкурса уже давно числился Дмитрий Дмитриевич Шостакович, тот самый, которого совсем недавно критиковали как завзятого формалиста. С одной стороны, было бы неплохо на его место поставить другого, но да он уже заявлен как председатель, и смещение такой заметной фигуры буквально накануне конкурса, несомненно, вызовет ненужные расспросы. Можно, конечно, соврать, «мол, заболел», но ведь западная пресса тут же хай поднимет, еще решат, что композитора запытали до полусмерти.
Думали, гадали, как поступить, а потом нашли более чем разумный ход: вместо того, чтобы удалить Шостаковича, дали ему Ленинскую премию. Всегда бы так поступали!!!
Теперь получалось, что власти никакого зуба на композитора не имеют, он не только прощен, но и в явном, абсолютном фаворе. По окончании конкурса в газетах вышло партийное постановление «об исправлении ошибок в оценке творчества ведущих советских композиторов». В общем, через 10 лет Шостакович был полностью реабилитирован, хорошо хоть не посмертно.
Про Пастернака вроде как тоже начали забывать, и тут как гром среди ясного неба: в октябре «Доктор Живаго» удостоен Нобелевской премии.
С этого момента началась настоящая рвакля. «Отклики трудящихся» в газетах начинались так: «Я Пастернака не читал…» и т. д. Тем не менее, все критиковали непрочитанный роман, но, главное, требовали публично распять писателя. По телевидению выступил секретарь ЦК ВЛКСМ (будущий председатель КГБ) Семичастный
[111] и задал тон: «…паршивую овцу мы имеем в лице Пастернака… пусть убирается вон из нашей страны… Свинья не сделает того, что он сделал…» и далее все в таком же духе.
Слева направо: Иосиф Бродский, Михаил Барышников, Мстислав Ростропович. Манхэттен, США. 1974 г. «Я благодарен Соединенным Штатам за то, что они дали мне почувствовать себя здесь просто гражданином, после того как я был изгнан коммунистическим правительством, и именно Брежневым, из своей страны. Я очень это переживал, потому что бесконечно люблю свою страну и очень предан ей, несмотря на то, что они доставили мне очень много переживаний в моей жизни, даже можно сказать, трагического порядка». (Мстислав Ростропович)
