Я хотел пойти на зимовье, на 48-ю версту, там достать коня. Но они уговорили меня остаться ночевать, так как, по их словам, там нельзя достать лошадь, ибо все устали. Я там заночевал, так как у меня ноги были покалечены. Я, не надеясь на них, пролежал до утра с браунингом в руках. Утром я у них попросил чаю. Они меня угостили чаем, дали немного табаку. Затем я попросил, нет ли у них старых ботинок, они мне дали старые унты. Затем один из них собрался ехать за сеном в ту сторону, куда я хотел идти, и он предложил подвезти меня версты полторы.
Не успели мы выехать на тракт, едет навстречу крестьянин с сеном в сторону Читы. Я попросил своего попутчика обождать, а сам задержал крестьянина и предложил ему передать мою записку начальнику облмилиции. Он согласился. Я написал записку и сказал ему, что если встретит белого коня, чтобы взял его и увел в Читу. После этого я проехал версты полторы, слез и пошел на 48-ю версту.
Пройдя версты две, встретил одного в очках, был интеллигентного вида, с ним ехала женщина. Я их остановил и просил передать о происшествии милиции, но женщина сказала, что милиция все равно никаких мер не примет, но я настаивал, чтобы они сообщили, и тогда он сказал: „Хорошо, мы потревожим милицию“. Они поехали, а я пошел на зимовье – 48-ю версту. Но в селении Мухор-Кондуй нанял мужика и поехал к охотникам. Я их не нашел. Встретив знакомого бурята, я написал им записку, он сел верхом и увез ее. Они наутро запрягли лошадей и приехали ко мне. Я им подробности не рассказывал, а все поехали на 48-ю версту.
По дороге встретили 7 вооруженных, которые нас остановили и проверили мой документ, браунинг у меня забрали, сообщив, что они меня уже ищут…»
После всех бумажных формальностей Никифор Васильев дал команду возвращаться на 33-ю версту для осмотра места происшествия. Здесь милиционеры узнали, что на автомобиле из Читы приезжала представительная группа начальства – товарищ министра внутренних дел Иванов, директор Госполитохраны Бельский, начальник областной милиции Антонов, следователь по особо важным делам Забайкальского Нарполитсуда Фомин и военный врач Штейн, осмотревший тела убитых, после чего их отправили в Читу. Уехали и высокие начальники. На месте осталась лишь охрана из конных милиционеров инструкторской школы.
При осмотре местности показания Козера подтвердились: от места, где произошло убийство, уже затоптанного множеством следов, шагах в семи, по направлению к городу, с тракта сворачивал в лес тележный след, который уходил в заросли шагов на двести и там терялся на густом слое рыжей хвои и прошлогодних листьев.
По направлению на северо-восток, в 80 шагах, на ветках пышного багулового куста нашлось двуствольное дробовое ружье центрального боя со взведенным левым курком и заряженным патроном в левом стволе. В правом стволе оказалась пустая латунная гильза. В шести десятках шагов от ружья милиционеры обнаружили серый овчинный солдатский полушубок, в кармане которого оказалось восемь снаряженных патронов и пять пустых гильз. Козер подтвердил, что полушубок здесь и скинул.
Когда Васильев, Кибирев и милиционер Кукушин возвращались с Козером к дороге, то наткнулись на скособоченный пень. Возле него белели старые овчинные рукавицы с петлями для вывешивания их на просушку, валялась пустая винтовочная обойма японского образца. Видимо, из-за пня стрелял кто-то из убийц. Неподалеку заметили и еще одну находку – старый суконный темно-синий пиджак с вывернутой наружу коричневой подкладкой.
Больше ничего не нашли. Васильев разделил милицейскую группу надвое, поручив комвзвода Сизых снова проехать по тракту и зимовьям в сторону Мухор-Кондуя, опросить других возможных свидетелей преступления, еще раз подробно снять показания с Соколова и Костиненко-Косточкина.
Последний вызывал у Васильева подозрения, объяснить которые Никифор чем-то конкретным не мог. Но бегающие глаза и суетливость этого темного мужичка почему-то настораживали.
Сам же помначальника уездной милиции поспешил с Козером и остальными охотниками в Читу, везя первые добытые свидетельства следователю Фомину. А тот уже запустил в проверку показания супругов Шилимовых. Это их встретил на хребте Козер после того, как передал записку о случившемся крестьянину, ехавшему в Читу. Это Александра Матвеевна Шилимова безапелляционно заявила Козеру, что милиция всё равно мер не примет, после чего её «интеллигентного вида» супруг, стремясь загладить сказанное, заверил Козера, что они милицию «потревожат».
Шилимовы встретились с милицией у противочумной станции, сообщили о случившемся. Здесь Анна Матвеевна, как и на 33-й версте, когда проезжали место преступления, принялась убеждать милиционеров, что случившееся вполне может быть делом рук некоего Гришки, зятя беклемишевского жителя Николая Чуркина, о котором давно идёт молва, что он «пошаливает» на Витимском тракте. Шилимова назвала и читинский адресок, где можно было найти Чуркина, если он приезжал в город.
Адресок проверили в этот же день. Там обнаружился и сам Чуркин Николай Прокопьевич, крепкий мужичок шестидесяти лет. Заявил, что ни сном ни духом не ведает как о случившемся на тракте, так и о нынешнем месте пребывания своего зятя Григория. Забегая вперед, скажем, что 18 мая Чуркина допросят вторично, в своих коротеньких показаниях, заключавшихся в ответе на вопрос, знал ли он об убийстве, старик с испугу запутается, признается, что знал. По подозрению в соучастии Чуркина заключат под стражу, а разберутся с ним и выпустят на свободу только несколько месяцев спустя.
На следующий день, 13 мая, следствие пополнили свидетельские показания крестьянина Кондратума Опарова. Это он полторы версты подвозил Козера от зимовья Внукова в сторону Мухор-Кондуя. Опаров свидетельства Козера подтвердил.
Обнаружилась и кобылица, которую давал на охоту Антонов. Брела по тракту в гору, от Читы. Поймал её поехавший по дрова читинец Каргопольцев, привёл на внуковское зимовье. Там милиционерам встретились ещё трое свидетелей – девятнадцатилетний Василий Столяров с приёмышом Василием и Степан Пальшиков, сорока лет, – жители села Кенон, которые 10 мая ездили за хребёт по сено.
Они сообщили, что около полудня в день убийства их остановили на 31-й версте четверо неизвестных, вооруженных винтовками. Раздался окрик: «Стой! Ни с места!» Двое грабителей подошли к задней телеге, а двое – к передней.
– Спросили: «Куда едете, что везёте?» – возмущенно рассказывал Василий Столяров. – Мы им талдычим, что ничего у нас нет, по сено поехали. Ни в какую! Тогда, говорят, отдавайте продуктишки. И ещё – в карманах у нас давай шарить! А сами своих рож бандитских не кажут. У одного – среднего роста такой – виднелась чёрная седеющая борода клином, а боле ничего – платками лица у них обвязаны были. Этот, с бородой, был в полушубке защитного цвета, а другой – в защитной шинели и чёрных сапогах. Лицо, гад, чёрной кисеей завешал! А остальные двое таковыми показалися: один малого роста был, с небольшой рыжеватой бородкой. В полушубок, крытый желтой материей, одетый. Лицо себе сложенным поношенным платком обвязал, бандюга! А второй – повыше. Вот, значит, из первой пары чёрный человек спросил, куда и откуда едем. Ответили ему, с Кенона в Чимчу. А когда они у нас ничего не нашли, то этот же забрал у нас все харчи и хлеб, а харчей-то было, господи… Картохи около четырех фунтов и хлеба немного. Я ему говорю, мол, хоть хлеба кусочек оставь, ведь нам ехать далеко, голодать будем. Оставил краюху… Во, какой добрый, гад! Ну а мы поехали в Чимчу, набрали сена, обратно поехали. Перед вечером я завернул на зимовьё Внукова, потому как кони крайне устали. А Степан-то не стал заворачивать, уехал… А ещё по дороге, на пятьдесят второй версте, мы в дом заходили, хлеба попросить. Там и узнали об этом убийстве. Ну и Внуков нам, со слов раненого, передал уже подробности. А потом мы с приемышом спать легли, проснулись только когда солдаты приехали, ну, то есть милицанеры…
