Я вздохнула. Ну что ж, навязываться не буду. Нет — так нет.
Весь путь до моего дома мы проделали в полном молчании. Только иногда я указывала таксисту, куда ехать.
— До свидания, — робко сказала я Адриану, уже стоя одной ногой в грязной жиже из подтаявшего сугроба у себя во дворе.
Он слегка кивнул, не глядя на меня. Я захлопнула дверь, и машина тут же тронулась.
Только дома я позволила себе рыдать в подушку и клясть Клюеву последними словами. Хотя, с другой стороны, она меня не гнала в тот дом под дулом пистолета — это во-первых. И во-вторых, если бы не она, я бы никогда и не познакомилась с лордом Адрианом!
Разумеется, я перебирала в памяти каждый момент, каждую улыбку, каждую паузу, каждую беседу — нашу с лордом. И пожалуй, только сейчас поняла, что влюбилась — окончательно и бесповоротно. Теперь мне и вправду придется только перебирать воспоминания, словно бусины, потому что больше никогда я не увижу Адриана, его блестящих лукавых глаз, больше не посмеюсь над его шутками, больше не смогу обсудить с ним русскую литературу… А всего-то и надо было, что признаться ему в обмане. И тогда… а что, собственно, тогда? Тогда он бы тоже не простил меня, но хотя бы вспоминал обо мне с уважением за мое признание, а не с чувством брезгливости или даже гадливости. Ведь наверняка он все же решил, что я пошла на это из-за денег, из-за той несчастной тысячи долларов… Смешно: я ведь на самом деле не нуждаюсь в деньгах! Мама и папа всегда готовы протянуть дочери нужную сумму. Просто мне особо и не на что их тратить, так что зарплаты библиотекаря мне вполне хватает.
На работу некоторое время я вовсе не ходила, сказала Александровне по телефону, что больна, почти при смерти. Ходила по дому нерасчесанная, неумытая, практически ничего не ела. Да и ходила-то мало, в основном лежала, уткнувшись носом в стену. Мне даже — признаюсь — хотелось умереть. Я не могла себя простить, поэтому предавалась самобичеванию.
Однако уже через неделю, проснувшись ближе к вечеру, я ощутила себя по-иному. Посмотрела на себя со стороны и сказала: «Хватит! Достаточно уже изводить себя! Все равно ничего не изменить, даже если я буду ежедневно биться головой о батарею. Я и так наказана — единственный мужчина, который мне нужен, уехал на родину и больше никогда не вспомнит обо мне. А если и вспомнит, то уж точно не теплым, добрым словом!» Я поднялась с кровати, потянулась, приняла душ, привела себя в порядок, даже подкрасилась, заколола волосы, надела свитер, который подарила мне мама, и достала из шкафа новую дубленку. Родители подарили мне ее еще прошлой зимой, но почему-то я стеснялась ее надевать. Уж слишком кокетливой, слишком девичьей была эта белая нарядная дубленка. Мне казалось, что я недостойна этой роскоши, этого легкого глянца. А теперь я вдруг решила, что выброшу свое старое пальто и буду носить только норковую шубу и эту дубленку.
Я надела ее и покрутилась перед зеркалом. Пожалуй, впервые за последние несколько лет я осталась довольна собственным отражением. За время страданий мое лицо осунулось, показались довольно высокие скулы, и бледность, оказывается, мне необъяснимо идет! Может быть, я сама все себе придумала, может, я вовсе не такая и страшная? Белесые ресницы приобретают черный цвет при помощи туши, форму глаз отлично меняют контур и тени, помада скрывает тонкость губ… Да ведь все женщины красятся, черт возьми!
Пораженная собственным открытием — таким простым и будничным, я глядела на себя в зеркало и удивлялась — до чего довела себя за столько лет. Мало кто рождается красавицей, и потом, красота — понятие преходящее. И к тому же сколько людей, столько и мнений! Вот, к примеру, я же нравилась Адриану, явно нравилась, несмотря на веснушки и морковный цвет волос. Значит, есть еще мужчины, которые будут ко мне неравнодушны! Только стоит их отыскать. Но если я буду сидеть дома или в библиотеке, то никогда ни с кем из них не познакомлюсь. Пожалуй, стоит периодически наведываться в кино, торговые центры, на выставки и в театры.
Приободрившись, я гордо вскинула голову и вышла из дому. Только сейчас я почувствовала, как проголодалась. Сейчас пойду в супермаркет и скуплю все, что есть. И заначку всю раздергаю на новую одежду и косметику! В конце концов, я же женщина и должна гордиться этим! А вместо этого я всю жизнь скрываюсь под уродливой одеждой, такими же головными уборами и не прикладываю усилий, чтобы улучшить свою внешность. Пора прекратить эту порочную практику! Заняться аутотренингом, что ли? Ну да ладно, об этом я подумаю завтра, а пока что пора в супермаркет — и домой, к плите! Ну ее, эту здоровую пищу, с сегодняшнего дня я меняю свою жизнь, и это касается и питания! Я все изменю — и себя, и свое окружение — и, возможно, поменяю работу! А еще я разрешу маме поменять всю мебель в квартире. Пусть меня окружают красивые современные вещи, хватит цепляться за старое!
В супермаркете я с удовольствием выбирала самые вкусные — и совсем не полезные — продукты, в результате набралось три полных пакета. Но я не роптала.
Расплатившись, я уже бодро шагала домой, даже не сгибаясь под тяжестью пакетов — вырабатывала уверенную походку с прямой спиной. Наверху в одном из пакетов болтались два мороженых — таких же, которые мы ели с Адрианом. Наверное, прорезалось чувство ностальгии.
Уже у самого подъезда меня окликнули. Я решила, что ошиблись — мало ли на свете Маш, тем более что голос был мужским, а мужчины вообще никогда не окликают меня — потому что не приходят ко мне.
Однако потом вспомнила, что меняю свою жизненную позицию, и надо привыкать, что скоро будут обращаться и ко мне. И я повернулась.
А уже обернувшись, от удивления попятилась, едва не выронила пакеты, обо что-то споткнулась и чуть не уселась в снег, но Адриан — а это был именно он — успел меня подхватить.
— Однако какая вы неуклюжая, — попенял он, утверждая меня на твердой поверхности, и улыбнулся.
На секунду мне показалось, будто проваливаюсь в обморок, но я шумно, как собака, задышала (надеюсь, что хоть язык не высунула) и сумела удержаться на ногах. Несомненно, это был Адриан, только он очень изменился! Куда девалась его борода с бакенбардами? А седые волосы?
Сейчас на меня смотрел молодой мужчина лет тридцати пяти — тридцати семи. Кто бы мог подумать, что, сбрив кучу лишних волос, а также подкрасив седину, он так помолодеет?!
— Что-то вы бледная, — посетовал лорд, озабоченно на меня глядя, — наверное, опять болеете? Хотя надо признать, выглядите отменно! Я вас даже сперва не узнал. Вам удивительно идет эта дубленка. Хотя, наверное, хорошая одежда к лицу каждой женщине…
Надо было срочно придумать ответ, например, сказать ему, что его лечение пошло мне только во вред или что после его лечения я болею постоянно, поэтому и такая бледная, но ничего на ум не шло. Мало того, я и вовсе потеряла дар речи. А вот он разговаривал со мной так, словно мы только вчера расстались. Или в крайнем случае позавчера. И главное, будто расстались мы очень мирно. Разве не он ледяным голосом сообщил мне, что не ожидал такой подлости от меня, что я казалась ему хорошей, доброй, светлой — как луч света в темном царстве, а так жестоко его подставила, что он больше никогда не хочет меня видеть? И что же это было, притворство? Или ему что-то от меня надо? Сама не ожидая от себя такой прыти, я отпрыгнула от англичанина на несколько метров и нахмурилась. И, слава богу, ко мне вернулась речь.
