– Нет, я не принадлежу к их клану. Это настоящая банда преступников, которые не останавливаются ни перед чем с той лишь целью, чтобы Цезарь Борджиа удовлетворил свои амбиции.
– А кто относится к «вашим», Анна? С кем, по вашему мнению, вы находитесь в одном лагере? – спросил Жоан. – С Лукрецией Борджиа и Санчей Арагонской? Вы думаете, что одного круга с ними? Так сбросьте наконец пелену с глаз, ведь это не так! Вы жили в обманчивом мире княгинь и герцогинь. Я неоднократно предупреждал вас об этом. За всей этой мишурой, за кажущимся великолепием гранд-дам кроется полное бессердечие, которое составляет основу власти и питает показную роскошь. А то, на чем держится власть, – это вооруженные отряды каталонцев, сколько бы эти аристократы ни корчили недовольные мины и с гримасой отвращения ни надували губы при виде Микеля Корельи.
Анна в молчании смотрела на своего супруга, который набрал в легкие воздуха, чтобы продолжить речь:
– Вы слишком строги по отношению к клану, который защищает Папу. Он выживает во враждебном окружении и использует те же методы, что и его соперники, – ни больше, ни меньше.
– Мы заключили договор с дьяволом, Жоан, – сказала Анна после долгого молчания, во время которого каждый из них пытался проникнуть в сокровенные мысли другого, напряженно вглядываясь в глаза друг друга. – Неужели вы этого не понимаете? Микель Корелья купил вас с потрохами вместе с этой книжной лавкой. Капитан хочет превратить вас в такого же убийцу, как и он сам. Разве вы этого не видите?
Прошло несколько дней после возвращения Анны домой, а у Жоана все еще сжималось сердце, когда он смотрел на нее. Рассеченная губа все никак не заживала, а синяки под глазом и скулой из фиолетовых постепенно превращались в желто-зеленые.
Он спустился вниз, раздраженно бормоча что-то себе под нос, а через некоторое время увидел Микеля Корелью, который горделиво вошел в лавку и, улыбаясь, поздоровался с Паоло и подмастерьем. Радостный вид Микеля вызвал у Жоана еще большее раздражение.
– Как здоровье вашей супруги? – вежливо осведомился Микель.
– Могу я поговорить с вами наедине?
– Естественно.
Жоан пропустил его вперед в малый салон и закрыл за собой дверь.
– И о чем же пойдет речь? – поинтересовался валенсиец.
Не говоря ни слова, книготорговец ударил его в живот левой рукой, вложив в удар всю свою силу и ярость, и ватиканский капитан сложился пополам, судорожно выдохнув. Он попытался прикрыться, но Жоан сделал апперкот правой, ударил его в лицо и свалил на пол. Микель покатился по полу, а затем одним прыжком поднялся, но с уже обнаженным кинжалом в руке. С ним он и пошел на Жоана, который в свою очередь тоже достал кинжал. Валенсиец напоминал животное, которое застали врасплох, но уже готовое к броску.
– Что за муха тебя укусила на этот раз? – спросил Корелья, растягивая слова. Он провел языком по кровоточившей губе и, угрожая оружием, угрюмо произнес: – Что это все значит?
– Больше никогда не смейте притрагиваться к моей жене! – Жоан был готов отразить атаку Микеля.
– Ха! – выдохнул Микель. И улыбка на мгновение промелькнула на его лице. – Снова твоя жена! Вот в чем дело…
– Вам этого мало? – Жоан не ослаблял бдительности, продолжая сжимать кинжал. – Если вы еще хоть раз притронетесь к ней, я убью вас.
– А я убил бы любого другого за гораздо меньшее, чем то, что ты только что сделал, – спокойно ответил Микель. – Не надо переходить к угрозам так необдуманно, а то ведь с тобой может случиться то же самое, что и с этим глупцом Альфонсо Арагонским, да упокоится в мире его душа. И научи свою жену не вмешиваться в мужские дела. Неосмотрительные жены часто ввязывают своих мужей в передряги. Скажи своей Анне, что ей еще повезло, что она осталась жива! – И хладнокровно, медленным движением вставил в ножны кинжал.
– Вы не должны были бить ее… И никогда больше…
Дон Микелетто пожал плечами.
– Я не хотел этого делать, но она не оставила мне выбора. – Он продолжал вести себя спокойно, как если бы ничего не произошло. – Именно она набросилась на меня, чтобы помешать делать мою работу. Твоя жена – очень решительная женщина, и мне пришлось вывести ее из строя. Вот все, что произошло, я не издевался над ней. Мне жаль, что пришлось ударить ее, потому что я очень высоко ее ценю.
Жоан молча слушал его, все еще сжимая кинжал в руках. Он совершенно четко сформулировал свою мысль, у него не было аргументов, чтобы оспорить слова Микеля, и он доверял ему.
– Давай, прячь оружие, я не собираюсь драться с тобой, – продолжал Микель.
– Я еще раз повторю вам сказанное, – холодно произнес Жоан, пряча кинжал в ножны. – Никогда больше не трогайте Анну.
Дон Микелетто улыбнулся, протянул руку Жоану, и его дружеский жест притупил бдительность книготорговца. Он лишь удивился, с какой легкостью валенсиец согласился с его доводами. Жоан тоже улыбнулся Микелю, и когда в свою очередь протянул ему руку, то получил в лицо удар такой силы, что отлетел к книжным полкам.
– Я не буду трогать ее, если она не станет вмешиваться не в свое дело, – сказал Микель. – Иди и скажи ей это. А тебя я не боюсь.
С этими словами он совершенно спокойно вытер платком кровь и вышел из салона, закрыв за собой дверь. Затем, попрощавшись с Паоло и подмастерьем, капитан покинул книжную лавку. Жоан не стал ничего предпринимать. В какой-то степени боль от удара придала ему новых сил. Он понимал позицию Микеля Корельи, которого все еще продолжал считать своим другом, и в то же время чувствовал, что капитан прекрасно осознал, что ему хотели сказать. Тот факт, что Жоан ударил Микеля дважды, а он его – один, ничего не менял, учитывая зависимое положение, на которое жаловалась Анна, но ему все равно было приятно, что он выступил на защиту жены. Впрочем, как и то, что Микель не остался в долгу. Они были квиты.
– Что с вашим лицом? – спросила Анна вечером. Красный след от удара наливался фиолетовым.
– Ничего, просто споткнулся и упал.
Лукреция была безутешна и настаивала на своем до тех пор, пока ее отец, раздосадованный случившимся и страдая от невыносимой боли, испытываемой его дочерью, а также от того, что был не в состоянии утешить ее, позволил ей покинуть Ватикан. Через двенадцать дней после смерти мужа Лукреция Борджиа вместе с сыном и под охраной шестисот рыцарей направилась в Непи, где временно должна была стать губернатором крепости и поселения. Там, вдали от своей семьи, она будет пребывать в трауре, в то время как Санча по-прежнему находилась под надзором в Ватикане.
Анна получила письмо от папской дочери в самый день ее отъезда. Лукреция писала, что ее сердце разбито, что ей очень жаль, что им не удастся увидеться перед отъездом и что больше никогда в жизни она не позволит, чтобы семья не считалась с ее чувствами и использовала ее как разменную монету в политических играх.
– Я тоже хочу уехать из этого проклятого города, – сказала Анна Жоану. – Уехать и никогда больше не возвращаться сюда.
