– Это я должен благодарить вас за все, что вы для меня сделали, – мягко ответил Жоан. Признание друга тронуло его сердце. – Моя книжная лавка – это ваша заслуга. Я подожду избрания нового Папы только для того, чтобы узнать, кто он. Я исполнил свой долг и сейчас хочу начать жизнь с чистого листа, заняться делами своей семьи.
– Как тебе будет угодно, – сказал Микель и крепко обнял его. – Возможно, мы никогда больше не увидимся. И если это наша последняя встреча, я не хочу расстаться с тобой, не сказав, насколько высоко я ценил нашу дружбу. Мне очень повезло.
– То же самое могу сказать и я, дон Микелетто.
Микель улыбнулся, услышав свое итальянское прозвище из уст Жоана.
– Я всегда буду помнить тебя, – добавил валенсиец взволнованно. – Иди к своей семье, а я останусь со своей. До конца.
На следующее утро Жоан в сопровождении Паоло и своего зятя Педро прибыл во дворец Франсиско де Рохаса. Послу с помощью Великого Капитана удалось добиться того, чтобы семья Колонна, сражавшаяся на стороне Испании, заключила перемирие с семьей Орсини, самой могущественной в Риме и во всей местности Лацио. Благодаря этому и различным льготам и синекурам, пожалованным от имени королей Испании, глава клана Орсини Бартоломео д’Альвиано, злейший враг Цезаря, переметнулся на другую сторону и встал в ряды войск Великого Капитана, чтобы бороться с французами.
Посол, в обмен на еще одну немалую сумму в пользу испанского войска, добился для Жоана встречи с главой клана Орсини. Книготорговец знал, что этот человек приказал атаковать его лавку, и, когда они остались одни в помещении, предоставленном послом, сказал ему:
– Я продал мою лавку Паоло Эрколе, гражданину Рима, которого вы, вне всякого сомнения, прекрасно знаете. Я уезжаю в Неаполь с моим зятем Педро и никогда больше не вернусь. Все работники лавки – итальянцы. Я прошу вас оказать им покровительство и помочь избежать новых нападений.
Бартоломео д’Альвиано, прищурив глаза, внимательно посмотрел на него.
– Я рад, что эта книжная лавка – лучшая в Риме – наконец станет итальянской, – взвешивая каждое слово, сказал он после паузы. – Но ее прошлое позорно. Если вы хотите, чтобы она оказалась под нашей защитой и избежала участи быть сожженной, вы должны заплатить пятьсот дукатов.
Это было целое состояние, но Жоану удалось провести переговоры, в результате которых д’Альвиано согласился снизить сумму до трехсот дукатов.
– Паоло Эрколе заплатит вам пятьдесят прямо сейчас, пятьдесят в начале года и по сто в последующие два.
Д’Альвиано улыбнулся.
– Согласен, но первые сто дукатов должны быть заплачены немедленно. Разбивая оплату на несколько частей, вы хотите обеспечить гарантию защиты нами книжной лавки, не так ли?
– Если лавка закроется, деньги тоже пропадут, – ответил Жоан. – Через несколько дней я покину Рим, а с сегодняшнего дня вы будете вести дела непосредственно с Паоло. Я уже никто в книжной лавке.
После этого Паоло, который вместе с Педро ожидал в соседней комнате, вручил деньги Орсини, и они подписали договорной документ в присутствии испанского посла, выступившего свидетелем. Жоан смотрел на бумагу со смешанным чувством грусти и облегчения.
Когда они остались наедине с Франсиско де Рохасом, посол подписал ему еще один помпезный документ, в котором особо подчеркивал его героические заслуги на службе у королей Испании в войне за Неаполь под командованием Великого Капитана. Взамен Жоан вручил ему оговоренные двести дукатов на расходы, связанные с ведением войны.
– Книжная лавка спасена, – сказал он Паоло, когда, уже находясь дома, подписал бумаги о продаже. – И она ваша. Дайте мне пару дней, чтобы собрать вещи, и мы отправимся в Неаполь.
– Оставайтесь столько, сколько вам нужно, Жоан, – ответил римлянин, пожимая ему руку.
Тем вечером Жоан покинул лавку, чтобы вместе с Педро проехаться верхом по улицам Рима. Оба были вооружены. Войска Цезаря уже оставили город, прочие формирования сделали то же самое, и в городе чувствовалась напряженность, хотя внешне все было спокойно. На следующий день кардиналы должны были запереться и провести консисторию, в результате которой будет избран новый Папа.
– Признаться, я чувствую и облегчение, и огромную пустоту, Педро, – сказал Жоан своему зятю. – Я перестал страдать по книжной лавке, но все же тоскую по времени, счастливо проведенному в ней.
– Все в этом мире имеет свое начало и свой конец, Жоан. Признайте это.
– Эта лавка была нашей мечтой – Анны и моей. Она стала символом нашей свободы, и мы были очень счастливы в ней. Мне очень жаль, что я отправляюсь в мучительное изгнание.
Арагонец рассмеялся.
– Свобода? Неужели вы не понимаете, что эта ваша лавка превратилась в цепи, которые сковывали вас, превращая в раба? На самом деле вы только сейчас освободились. Теперь вы свободно можете ехать в Неаполь и прижать к груди вашу семью.
– Наверное, вы правы, Педро.
– Наши желания часто превращаются в оковы, Жоан, – ответил зять. – Вопрос свободы очень непрост. Мы свободны желать чего-то и бороться за исполнение этих желаний, но именно последствия исполненных желаний налагают на нас обязательства.
Все остальное время прогулки Жоан провел в молчании. Ему было о чем подумать.
В ту ночь, сидя над своим дневником, он смотрел через открытую дверь на столовую дома, который уже не был его домом. Раньше в столовой раздавались веселые голоса женщин и щебетание детей, а сейчас там царили грусть и пустота. Он сказал себе, что вскоре дом снова заполнится весельем и детскими криками, когда через несколько дней семья Паоло переедет в него. Жоан написал: «Я уезжаю со спокойной душой, потому что моя мечта будет жить даже в мое отсутствие. Она станет мечтой Паоло».
94
31 октября 1503 года утром тридцать восемь кардиналов зашли в Ватикан, чтобы провести конклав, и вышли на следующий день в полночь, предварительно обнародовав документ со своим решением. Делла Ровере был избран Папой тридцатью семью голосами и стал Юлием II.
Услышав звон колоколов, Жоан и Педро покинули книжную лавку и узнали о новости по дороге в Ватикан. Делла Ровере стал Папой: первый прогноз Никколо сбылся, и Жоан с грустью подумал, что и другие его прогнозы тоже, скорее всего, станут реальностью.
– Педро, я уже видел и слышал достаточно, пора нам отправляться в путь.
– Давно пора, – ответил зять, улыбаясь.
Когда он вернулся к своему бывшему дому, то увидел, что вывеска «Книжная лавка» была заменена на другую: «Итальянская книжная лавка». Жоан некоторое время смотрел на нее и, как никогда ранее, ощущал себя иностранцем в Риме. Когда он вошел, Паоло и работники вежливо поздоровались с ним, хотя он почувствовал, что что-то изменилось: даже те немногие находившиеся в лавке клиенты были незнакомы ему. Этот дом уже не был его домом, а сам Жоан стал тут лишним. Он поднялся наверх, туда, где были комнаты его семьи, и ощущение отчужденности сделалось еще более острым. Он окинул взглядом стены, мебель, пол – и все это показалось ему пустым, чужим, далеким от тех счастливых воспоминаний, которые он хранил об Анне и членах своей семьи.
