Семья Серра с огромным энтузиазмом принялась за работу в книжной лавке. Анна отвечала за продажи, Педро занимался переплетной мастерской и типографией, а Жоан помогал Анне в общении с клиентами и вел финансовые дела. Они втроем и с помощью Абдуллы принимали решения о том, какие книги переводить, а какие переписывать вручную. Покупатели прежней книжной лавки продолжали посещать вновь открывшуюся, также появилось большое количество новых. Анна, Жоан, Педро и Мария вскоре убедились, что их дело процветает, и семья Серра вместе с Бартомеу через сеть его агентов принялась планировать дальнейшее распространение напечатанных ими книг, а также тех, что импортировались их друзьями – итальянскими книготорговцами.
Книжная лавка располагалась недалеко от того места, где находился дом Корро, – на той же самой улице. «Слишком близко», – говорил себе Жоан каждый раз, когда ежедневно видел этот дом, где он научился писать, тайком читать и где открыл для себя удивительный мир книг.
Здание так и стояло опечатанным с того трагического дня, когда пятнадцать лет назад инквизиция в животном порыве набросилась на книжную лавку и, словно стая волков, охотившихся на прекрасного оленя, убила ее. Постепенно разрушавшийся дом являл собой печальное зрелище. И никто ничего не делал, чтобы остановить это. На доме стояло клеймо ереси, все еще чувствовался жуткий запах сожженного на костре горелого мяса, и многие по-прежнему осеняли себя крестным знамением, проходя мимо его дверей. Земля принадлежала епархии, но здание было конфисковано инквизицией, и никто не хотел в нем жить: похоже, все ждали, когда дожди и разъедающий дерево древесный жук сделают свое дело и оно обвалится, позволив епископу сдать землю в аренду какому-нибудь доброму христианину, который выстроит все заново. Спешки не было: разрушенных зданий в Барселоне хватало, несмотря на то что гражданская война закончилась более тридцати лет назад.
Жоан, памятуя о предупреждениях своих друзей, старался не забывать о Фелипе. Уже несколько раз он встречался с ним на улице. Дознаватель инквизиции обычно ехал верхом в сопровождении двух таких же конников-головорезов. И он всегда делал вид, будто не знает Жоана, хотя последний подозревал, что Фелип поступает так нарочно. Жоану тоже не пришло в голову поздороваться с ним. Он прекрасно понимал, что, если бы Фелип был слепым, новость о его возвращении не могла пройти мимо него, поскольку инквизиция располагала широкой сетью доносчиков. И осознал это в полной мере через пару дней после торжественного открытия книжной лавки.
Жоан увидел одетого во все черное Фелипа, когда тот приближался к нему верхом на лошади. Камзол дознавателя инквизиции был застегнут на все пуговицы до самой шеи, на поясе висел меч, а на голове была широкая шляпа в итальянском стиле с двумя черными перьями. Его темные глазки с красными прожилками вперились в него, но Жоан не отвел взгляда.
– Я узнал, что ты открыл книжную лавку, – сказал он, обратившись к Жоану на «ты», как тогда, когда они были подростками.
Жоан кивнул. Ему приходилось смотреть снизу вверх, поскольку он шел пешком.
– Будь осторожен, – пригрозил Фелип. – Надеюсь, ты не забыл, чем закончилась история семьи Корро.
– Я не новообращенный, а старый христианин, – ответил Жоан, не опуская взгляда.
– Семья Корро занималась запрещенными книгами, а ты помогал им, – заявил Фелип, и в его голосе прозвучала явная угроза. А потом добавил с улыбкой: – Именно твое признание привело их на костер.
Фелип прекрасно знал, что этот намек окажется болезненным, и не ошибся.
– Это неправда! – воскликнул Жоан, чувствуя, как глубокая рана вновь открывается в его груди. – Я делал то, что мне говорили, и не знал, что эти книги были запрещенными. Я понятия не имел о том, что мои показания смогут навредить им.
– Я знаю, что ты нанес визиты губернатору и епископу. И что у тебя друзья в Совете Ста и в других учреждениях, – продолжал Фелип, не обратив внимания на его протесты. Было очевидно, что ему нравилось бередить старые раны. К тому же аргументы книготорговца не имели для него никакого значения. – Тем не менее ко мне ты не пришел. Ну так знай, что мы могущественнее, чем все они, вместе взятые.
– Кто это «мы»?
– Святая инквизиция.
– Если бы я и нанес им визит, то уж точно не тебе. Ты не инквизитор.
– В данном случае это одно и то же.
– Мне не в чем отчитываться перед инквизицией и нечего бояться. Я добрый христианин.
– Ну, это мы посмотрим, ременса.
Жоан вздрогнул, услышав угрозу, сопровождаемую старым оскорблением: ременса – так называли крестьян-рабов, и рыжий старался уязвить его, обзывая этим словом, когда они оба были подмастерьями в книжной лавке Корро. Довольный собой и уверенный, что он был причиной тревог Жоана, Фелип, не попрощавшись, пришпорил свою лошадь и продолжил прогулку.
Эта встреча вызвала у Жоана сильное беспокойство. Фелип Гиргос с первого взгляда узнал его, и ему было известно о его намерении открыть книжную лавку. Тем не менее он никак не демонстрировал этого, дожидаясь, когда Жоан вложит средства в покупку лавки, чтобы потом угрожать ему. Именно сейчас, когда семья Серра уже не могла передумать и устроиться в другом городе.
Жоан записал в своем дневнике: «Фелип готовит мне ловушку. Но он не торопится захлопнуть ее: ему хочется, чтобы я боялся его. Этот человек наслаждается страхом, который он внушает окружающим людям. Он ненавидит меня и хочет, чтобы страх превратил меня в раба. Как тех ременса. Но я должен победить страх и выполнить свою миссию. Ту миссию, которая в еще большей степени превращает Фелипа в моего злейшего врага».
106
Крепости Сесенья и Бертиноро сдались Папе по приказу Цезаря Борджиа, который он отдал из тюрьмы. Во всей Романье, верной сыну Папы Александра VI, оставалась лишь крепость Форли. Она не сдавалась, апеллируя к тому, что герцог не был свободным человеком и что отдавал эти приказы вопреки своей воле.
Прочитав эти строки письма, присланного ему Никколо из Флоренции, Жоан испытал смешанное чувство разочарования и грусти. То, что произошло с Цезарем, вызывало недоумение. Никколо искренне восхищался герцогом, был его другом. Никколо и Цезарь вели длительные беседы во время завоевания Романьи последним, и строки из письма свидетельствовали о том, насколько высоко Никколо ценил Цезаря, несмотря на свое предательство. Жоан спросил себя, чувствовал ли Никколо вину за предательство или считал его составной частью своей деятельности?
Последние каталонцы продолжали сопротивление, несмотря на то что их господин герцог был заключен в тюрьму, и только после того, как была потеряна последняя надежда на его освобождение, подчинились его приказам, прекрасно понимая, что он отдавал их скрепя сердце. У них не оставалось другого выхода. Они воспользовались абсолютным непрофессионализмом осаждавших, заняли замок и оговорили его достойную сдачу, включавшую значительную сумму в счет компенсаций офицерам и солдатам.
