Семья Серра закрыла книжную лавку, позволив остаться в ней всем работникам, которые обычно там жили. Тем не менее некоторые предпочли воссоединиться со своими семьями, жившими в городе или за его пределами. Чтобы избежать заражения, договорились, что семьи Жоана и Марии будут жить на верхнем этаже – каждая на своей половине дома вместе с прислугой, – а работники останутся внизу.
На следующий день после закрытия заведения кто-то постучал в дверь.
– Габриэль! – удивленно воскликнул Жоан, увидев его. И тут же спросил с беспокойством: – Что случилось?
Практически каждую неделю семьи Габриэля и книготорговцев собирались по воскресеньям, чтобы вместе праздновать воссоединение. Однако после того, как количество жертв эпидемии стало неуклонно увеличиваться, они прекратили эти встречи, дабы не рисковать зря.
– Нет, все в порядке, слава Богу, – ответил Габриэль с робкой улыбкой. – Я только пришел удостовериться, что и у вас все хорошо. Если эпидемия чумы будет свирепствовать с еще большей силой, пройдет много времени, прежде чем мы сможем увидеться снова.
Жоан понял, чего боялся его брат. Может быть, они не выживут, и он пришел проститься. Габриэль обнял и поцеловал мать, сестру и племянников, балагурил и шутил со своим зятем Педро, но Жоан чувствовал, что на самом деле его грызла тревога, хотя он изо всех сил старался казаться веселым. Когда он попрощался, Жоан пошел вместе с ним, чтобы в свою очередь попрощаться с семьей брата, его женой и детьми, которые были для него самыми близкими людьми в тот период, когда он жил один в ожидании прибытия своих. Жоан очень любил племянников и невестку Агеду. По дороге Габриэль рассказал ему, что гильдия уже понесла потери, а когда они пришли в кузницу на улице Тальерс, Агеда сообщила, что умерли уже пятеро и что Элой, хозяин мастерской, метался в горячке. Не задерживаясь надолго, Жоан попрощался с детьми Габриэля и со своей невесткой, крепко обнял брата, и семья заперлась изнутри.
Прежде чем вернуться в книжную лавку, Жоан, несмотря на опасение заразиться, решил зайти в портовые таверны, чтобы узнать новости: его интересовало, что происходит за пределами Барселоны. Он думал, что там практически никого не будет, но в тавернах все бурлило. Толпы мужчин и женщин отчаянно радовались жизни, уверенные в том, что доживают последние дни.
– Выпьем все вино, прежде чем умрем! – кричал человек с кувшином в руке.
– И все женщины станут нашими! – говорил другой, откровенно пялясь на тех, что сидели за его столиком.
– Тебе очень повезет, если кто-нибудь из нас позволит тебе сделать это, бездельник, – ответила одна из девушек, волосы которой, как и у всех остальных в заведении, не были прикрыты, у нее было откровенное декольте и румяные от макияжа и выпивки щеки. Мужчина рассмеялся.
– Предавайтесь плотским удовольствиям, люди! – призывал еще один. – Что предназначено для человеческого наслаждения, да не будет дадено червям для разговения!
Парочки, дожидаясь своей очереди, стояли у двери, ведущей в каморки, которыми располагала таверна, и Жоан понял, что они все были заняты.
– «Отдайся, любимая, страсти, предайся ты ею со мной, ведь, может быть, смерть и напасти разлучат нас скоро с тобой», – распевала другая группа, поднимая свои кувшины с вином.
Единственные достоверные новости, которые удалось получить Жоану, заключались в том, что чума распространилась и на другие города и что морское сообщение практически прекратилось. Когда книготорговец понял, что большего ему добиться вряд ли удастся, он перевел свое внимание на мужчин и женщин, находившихся в исступлении и торопившихся насладиться земными удовольствиями. «Многих из них через несколько дней уже не будет в живых», – подумал он. Абдулла рассказал ему, что последняя эпидемия чумы, которую пережила Барселона, унесла с собой жизнь каждого пятого из жителей города и что эта будет такой же беспощадной.
Мысль о том, что его семья тоже может пополнить эту жуткую статистику, заставила Жоана вздрогнуть. Страх возвращался. Жоан смотрел на этих людей, которые ели, пили, пели, целовались и ласкали друг друга, не обращая внимания на существовавшие приличия, и спрашивал себя, что бы он сам хотел от жизни, независимо от того, будет она долгой или короткой. И понял, что ни вино, ни еда, ни одна из этих женщин не прельщали его; единственным его желанием было находиться рядом с супругой и семьей.
– Да поможет нам Бог, – прошептал он, поднимая стакан и как будто произнося тост в честь этих голодных до удовольствий и одновременно полных страха людей, и одним глотком допил его содержимое.
Он покинул таверну и быстрым шагом направился в книжную лавку, прикрывая рот платком; на улицах, где обычно жизнь била ключом, почти не было прохожих; вдруг на одной из улочек, недалеко от церкви Санта Мария дель Мар, он с ужасом заметил непонятный предмет. Это был человек, лежавший лицом кверху. Тело его было накрыто одеялом, но лицо, руки и ноги оставались на виду. Кожа его была вся в черных, отливающих синевой пятнах, а на конечностях выделялись вздувшиеся гнойники. Это был брошенный труп погибшего от бубонной чумы человека. Жоан судорожно сглотнул и, еще сильнее прижав платок к носу и рту, ускорил шаг. Он пересек площадь напротив церкви, чтобы пойти по улице Аргентерия, но не успел сделать и нескольких шагов, как в тупике, ответвлявшемся от главной улицы, увидел еще один лежащий на земле труп. Он хотел побыстрее пройти мимо, но похожий на мешок предмет зашевелился и прошептал:
– Воды… Во имя Господа, воды…
Этот голос принадлежал женщине, и Жоан уже в следующее мгновение увидел бубоны на ее руках. От страха и отвращения все внутри него сжалось, и он почти бегом продолжил путь.
– Воды… Пить… Пожалуйста, воды, – услышал он вновь, уже в спину.
Жоан остановился и стоял, не оборачиваясь. Был теплый вечер, и пот блестел на его лбу – не от быстрой ходьбы, а от отчаяния. Если он поможет этой зачумленной, то вынужден будет вдохнуть источаемые ею миазмы и подвергнет опасности свою семью. Однако ноги отказывались слушать его. Он был не в состоянии бросить эту женщину умирать от жажды. Напротив главного фасада церкви Санта Мария дель Мар был источник, но ему не в чем было принести воды этой несчастной. Он сказал себе, что должен продолжать путь и не подвергать себя опасности; в конце концов, он не знал эту женщину, но неожиданно для себя свернул с дороги и снова направился в таверну. Там он попросил стакан и кувшин, который наполнил водой из источника, и подошел к умирающей. Ей было намного больше пятидесяти, и она лежала на соломенной подстилке. Бубоны покрывали всю верхнюю часть ее открытых рук, которые, как и лицо, были испещрены иссиня-черными пятнами. Она тяжело дышала, приоткрыв губы в горячке, и, несмотря на то что веки ее были почти опущены, увидела его и опять стала умолять о глотке воды. Жоан наполнил стакан, встал на колени рядом, обернул руку платком, чтобы не дотронуться до нее непосредственно, и одновременно помог приподнять голову так, чтобы она смогла пить. Он чувствовал страх и отвращение и старался не дышать, чтобы таким образом избежать проникновения миазмов в свое тело.
