Толпа снова заволновалась, послышались голоса:
– Князь! Вон князь!
– Где?
– Да вон же, куда глядишь? С ладьи сходит…
– А где княгиня? С собой не взял?
– Не-е… И ее ведут…
– Где? Где?
Убогие, каких оттеснили к чьему-то тыну, перекидывались замечаниями, которые тут же подхватывали вокруг:
– Расступись, народ, княгиня идет!
– А с ней ромейские бояре, один другого толще…
– Хороши? Заботливы?
– Ага! Дешево волк в пастухи нанялся, да только овцы отчего-то недовольны!
Народ хохотал, впрочем, вполне беззлобно.
Похоже, больше всего княгиня интересовала женщин, им не терпелось увидеть, на кого променял своих киевских красавиц князь Владимир. Уже прошел слух, что новая княгиня немолода, не так уж хороша, да и статью особо не вышла… Только что знатного рода, царская дочь. Женщины толкали своих мужей, чтоб помогли пробраться ближе, увидеть, разглядеть. Снова раздался женский визг, две киянки сцепились меж собой, когда одна из них попыталась отодвинуть другую и пролезть. Бабам было уже не до золотых волос княгини, свои бы сохранить в пылу потасовки. Их быстро разняли, не дав драке разгореться.
Толпа снова заволновалась, на сходни вслед за князем ступили и ромеи.
С византийкой прибыло большое количество разодетого в пух и прах народа, священников в красивых нарядах, разных вельмож. Так полагалось императорской дочери и сестре. Сама Анна тоже в дорогих блестящих одеждах, лишь подчеркивающих ее собственную бесцветность. Кияне, привыкшие к тому, что у князя всегда красивые жены и наложницы, во все глаза смотрели на эту дурнушку в длинном, до пят, золоченом платье и богато расшитом головном уборе, непонятно по-каковски скроенном. Кто-то из простолюдинов не выдержал нелепости сочетания маленького тельца, тонких ручек и длинного носа с богатством наряда, засмеялся:
– Не-е!.. Куда ентой до наших княгинь! Замухрышка!
Князь резко обернулся в сторону крикуна, да только тот, не дожидаясь княжьего гнева, успел юркнуть в толпу. Люди пропустили правдолюбца и заслонили спинами от взглядов Владимировых приспешников. Новая княгиня, конечно, не поняла выкрика, но по тому, как засмеялись вокруг, было ясно, что насмехались. Князь постарался скорее провезти свою избранницу на теремный двор, но и вслед уезжавшим донеслось:
– Ромейская замухрышка!
Гриди бросились разыскивать крикунов и без приказа князя, но поймать не удалось. Схватили первых, кто попался под руку, потащили бить батогами. Те орали, что не виноваты, не знают, кто кричал, просили отпустить. Воевода кивнул Владимиру:
– Вели отпустить, князь. Не стоит сегодня никого бить.
Тот молча кивнул. Красивого въезда не получилось, хотя прибывшие ничего и не поняли, зато сам князь осознал, что над новой женой будут насмехаться, оттого что некрасива, невидна, не выдерживает сравнения ни с Мальфрид, ни с тихой Натальей, ни тем более с красавицей Рогнедой. Для него самого внешняя незаметность новой княгини уже неважна, гораздо важнее красота внутренняя.
А теперь князю предстояло другое – доказать своим людям, что и его выбор веры правильный.
В окне едва забрезжил свет нового дня, когда Владимир осторожно, стараясь не коснуться жены, знал, что та спит чутко, поднялся и стал одеваться. Анна все же услышала, открыла глаза, но лежала молча, не спрашивая. В Большом дворце так рано поднимались только слуги, императоры заканчивали свою вечернюю трапезу далеко за полночь, потому и спали, пока солнышко на самый верх небесного свода не выйдет. Здесь чужая земля, чужие нравы, князь и тот встал чуть свет. Неужели так будет всегда? А она тоже должна вставать вместе с мужем? Или вообще раньше его? Анна слышала, что русские жены встают до рассвета. Наверное, княгини – нет, но тогда и князь должен бы спать еще…
Владимир увидел немой вопрос в ее глазах, заботливо поправил накидку:
– Спи, спи, я по делам…
Сказал по-гречески не ах как, но понять можно. Княгиня благодарно улыбнулась, она уже стала привыкать к своему мужу, оказалось, что киевский князь не так страшен, как думала, даже вон заботлив.
А Владимир торопился… на капище, какое сам и соорудил не так давно. У теремного крыльца его уже ждал Волчий Хвост с несколькими дружинниками. Холоп, держа оседланную лошадь, дивился не меньше княгини: и куда это в такую рань, когда молодая жена небось еще на ложе нежится? Тем более что с рассвета сильный ветер без устали гнал тяжелые тучи, грозящие пролиться холодным дождем, швырял в лицо сорванными с деревьев первыми пожелтевшими листьями, напоминая, что осень вот-вот начнется. Но холопам князей спрашивать нельзя, Стурый промолчал.
Уже развиднелось, дружина к капищу подъехала тоже вовремя. У пяти круглый год горевших костров их встретил старый волхв. Ничего даже не спросил, только головой покачал с укоризной:
– Негоже, князь, свою же клятву по роте нарушать… Рота никому не прощала, беда будет.
– Для тебя беда? – зло возразил Волчий Хвост, спешиваясь.
– Мне что, я свое пожил, – грустно прокряхтел волхв, – вам беда, дети мои…
Владимир тоже спешился, попробовал поговорить со стариком по-доброму.
– Я ныне крещен, дружина моя также. Единый Бог есть на свете, других не надобно.
Волхв неожиданно согласился:
– Бог единый, кто же спорит? Только к чему над этими истуканами измываться, боги могут обидеться.
Спорить с волхвом совсем не хотелось, но подойти к капищу можно, только отодвинув его в сторону. Владимир вдруг махнул рукой к Подолу:
– С Оболони начнем. Берите Волоса сначала!
Дружина отправилась исполнять повеление своего князя.
Огромного истукана бога-скотницы Волоса, стоявшего на торге в Подоле, притащили на берег Почайны и сбросили в воду. Торг уже шумел множеством голосов купцов и киян, собиравшихся продавать или покупать, раскладывавших свои товары или помогавших продавцам. Но никто не помешал дружинникам ни свалить Волоса, ни тащить его к берегу Почайны, ни толкать дальше до Днепра. Никто! Одни люди стояли, замерев в испуге, другие, уже крещенные, радовались, третьи, и вовсе не имевшие отношения к христианской вере, с укоризной качали головами.
После Волоса наступила очередь самого капища. Князь подивился, когда обнаружил, что волхв исчез. Владимир побаивался именно стычки с хранителем огня на Перуновой Горке. Но и само пламя тоже погашено. Это заставило дружинников остановиться, страшно смотрелись пустые светильники, огонь в которых горел даже в сильные дожди и снегопады. Истуканы замерли, глядя пустыми глазницами на оцепеневших людей. Воевода передернул плечами:
– Точно сам ушел и из них всю силу унес…
Князь чуть прищурил глаза: силу унес? Может, и так, тогда справиться легче. Ему очень не хотелось стычек с киянами. Еще раз глянул на златоусого Перуна. Истукан действительно стоял, точно простой кусок бревна. Почему-то полегчало.
