А Ростов и впрямь быстро превращался в немалый и сильный город, вокруг погоста и княжьего двора вырос посад, поселились под княжьей рукой купцы, вовсю строились дворы бояр. И хотя Сарск стоял много лучше, чем погост, на котором поселился князь с дружиной, но торг развернулся и на нем, привлеченный возможной выгодой, купцы не заставили себя ждать. Ростов стал забирать власть у Сарска, не вмешиваясь в его дела. Но волхвам до княжьего города точно и дела не было, правили себе в старом городе, не мешая Ярославу с его людьми.
Епископа, что приехал с князем, поселили в Суздале, может, потому народ ростовский и не возмущался? В общем, никто никому не мешал, жили мирно, но независимо. А когда всем хорошо, то кто же против? Противных пока не было…
* * *
В Киев пришла чудная весть – крещение принял приемный сын князя Олав Трюггвасон! Радости Владимира не было предела. Пусть и крестился Олав далеко-далече, на островах Силли, но уже одно то, что все же стал христианином, примиряло его с киевским князем. Да и сам Олав с удовольствием прибыл бы на Русь, повидаться с Владимиром. О том, что Трюггвасон собирается в Ладогу или даже в Новгород, князю донес специально присланный варяг. Владимир тут же решил, что давненько не бывал во владениях Вышеслава, и стал собираться. Княгиня ворчала, что невелика птица, чтобы сам князь мчался навстречу, но, увидев, как радуется муж предстоящей встрече с Олавом, поняла, как дорог ему приемный сын, и прикусила язык.
Но это было не последним удивительным известием с севера.
Умер конунг свеев Эйрик Победоносный. Вообще-то власть переходила его сыну Олаву Свейскому, но ни для кого не секрет, что править осталась вдова Сигрид, уж очень жесткий у нее характер. Владимир смеялся, мол, она и при жизни мужа правила не хуже нашей княгини Ольги, муж даже сбежал от такой супруги и женился на дочери норвежского ярла Хакона. Эйрик умер, тем самым развязав сразу два узла – он сидел в печенках у Олава Трюггвасона из-за своего родства с Хаконом, и правящая вдова становилась лакомым куском для многих претендентов. Случись это до крещения, Владимир бы не раздумывал, что делать. Конечно, жениться и взять под себя свеев. Олег Волчий Хвост усмехнулся, заметив, как на мгновение загорелись жадным блеском глаза князя, но тут же потухли. Все, отженился, одну супругу имеет, одной до конца жизни и верен будет. Князь стал думать о сыновьях.
У Вышеслава жена, Изяслав живет в Полоцке точно чужой, даже если и семьи не имел, все одно по воле отца не пошел бы. О Святополке даже не думалось, хотя и тот женат. Владимир велел позвать сразу двух сыновей Рогнеды – Ярослава и Всеволода. Была, конечно, еще одна мысль – отдать одну из дочерей сыну шведской королевы Олаву, но при такой матери, как Сигрид, Владимировне придется сидеть тихо и молча. Недаром даже сам Эйрик не ужился с супругой из-за ее тяжелого нрава, Победоносный в боях, он проигрывал в скандалах с суровой женой.
В разные концы Руси поскакали гонцы, один во Владимир Волынский к князю Всеволоду, второй в далекий Ростов к Ярославу с повелением срочно прибыть в Киев. Хорошо, что на дворе зима, пока можно проехать по дорогам, до весны князья должны успеть к отцу, не то начнется ледоход, развезет дороги в весеннюю распутицу, так и будут сидеть до лета. Какая уж тогда срочность!
Успели оба, даже князь Ярослав, хотя тому добираться долго.
Боярину Блуду недужится, не ест, не пьет. Его уже и травами разными отпаивали, и кровь пускали, и перед иконами до боли в коленях стоял, ничего не помогло. Душу тянет тревожная тоска, от которой ни кусок в горло не лезет, ни глаза для сна не смыкаются. Стоит их закрыть, как тут же встает Ярослав, которого холил с самых малых лет. Уехал князь спешно в Киев по родительскому зову. А зачем? Прощался так, точно мог и не вернуться… Куда тогда боярин Блуд? Кому он нужен, кроме князя? Что случилось в Киеве? Гонец сказал, что все живы-здоровы: и князь, и его жена, и дети… Зачем тогда сыновей звать? Раз за разом он требовал от гонца полного отчета, что князь Владимир сказал, как смотрел при том, какие новости были прежде.
Круглая луна медленно, точно нехотя, выплыла из-за небольшого облачка, осветила все вокруг, легла диковинными полосами по полу горницы. Полосы от слюдяных стекол, вставленных в окна. На ложе заворочалась, забормотала жена, видно, приснилось что-то. Блуд только чуть скосил глаза в ее сторону, но окликать не стал, ни к чему, побормочет и затихнет. Боярыне часто снятся сны, он пытался спросить, что видит, но жена к утру не помнила.
Блуд вздохнул: счастливая, и спит, что дите малое, и снов не помнит… А его самого не сморит никак, все думы мучают, оттого и не спится. Правда, Орина говорит, что муж слишком много ест и пьет, потому набитый живот и не дает спать. Блуд, слыша такие слова, фыркал, точно рассерженный кот. Кто б говорил, а боярыня молчала, словно сама мало ест? Вон вечор съела полгуся, похрустела огурчиком, умяла с десяток шанежек, каждая с малое блюдо размером, запила все сбитнем и полакомилась орехами в меду. И это уже после большого ужина, что был со всеми вместе в трапезной! А он? И четверти того не съел даже за общим столом. Но Орина спит себе, повернувшись на бок, только видно, как вздымается ее немалая грудь, да слышно бурчание в животе.
Раздосадованный Блуд отвернулся на другой бок, чтоб не видеть крупного тела своей супруги, и попытался думать о чем-нибудь хорошем. Например, как совсем скоро прибудет гонец от Ярослава, и Блуд сможет наконец уехать из этого непокорного Ростова. Куда? Снова нахлынули ненужные мысли и воспоминания. Не в силах заснуть, боярин еще долго лежал с открытыми глазами, наблюдая, как лунный свет меняет свои очертания на половицах. В углу скреблась мышь, Блуд подумал, что утром надо напомнить ключнице Лутоше, чтоб посадила кота в подпол, пусть духом пропитает. А еще за печкой вдруг запел сверчок. Вот этот звук Блуда порадовал гораздо больше. Испокон века известно – коли сверчок у кого запел, так хозяину уходить из этого дома. Другие печалятся такому звуку, а Блуд рад. Скоро, совсем скоро придет и его черед…
Луна уже совсем перебралась за большую березу, что растет у терема, спряталась в ее ветках, скоро посветлеет полоска неба за дальним лесом, а потом и само солнышко покажется. Вот-вот заорут петухи, сообщая о приближении нового дня, а Блуд все не может заснуть, думает…
Конь унес Ярослава далеко от Ростова, когда в голове у Блуда вдруг сложилось все в одну картину. Ну конечно! Как он не догадался сразу?! Женит князь своих соколиков! Ведь позвал тех, у кого любушек нет, остальные либо уже женаты, либо еще малы для того.
Сначала обрадовался, но тут же тоска с новой силой сжала сердце немолодого уже боярина. Женится Яро слав, а он и на свадебном пиру не будет… Точно чужой какой. И вернется ли князь в Ростов, глянется ли сам Блуд его княгине? Подбородок боярина даже задрожал с обидой, он чувствовал себя брошенным и никому не нужным. Снова перестал есть-пить, снова на цыпочках ходила по хоромам челядь, боясь половицей скрипнуть, дверью стукнуть… Тоскует боярин, плохо и остальным оттого. Только боярыню, казалось, ничего не берет. Ни аппетита не потеряла женщина, ни сон не нарушился. Так же ходила, слегка задыхаясь от своей дородности, пыхтела что на ступеньках крыльца, что за трапезой, так же храпела, едва коснувшись головой подушки.
