Алсим никому не показывал миниатюрную ладью, но ему самому она казалась очень красивой. Он вырезал её из ствола белого дерева и целый год совершенствовал мелкие детали. Теперь плод его трудов висел на сросшейся кисти, и юноша в волнении ждал, примет ли Безликий его дар. Белое дерево вспыхнуло синими искрами, и кисть Ашмара очистилась. Алсим поклонился, поднял с каменной плиты ягнёнка и двинулся в обход.
Чёрная гримаса Хунгара вызывала содрогание. Превозмогая страх, Алсим вложил мёртвое тельце в требующую жертвы длань.
– Прими жизнь этого агнца взамен моей и отврати свой гнев, могущественный Хунгар.
Ничего не произошло, лишь ветер пронёсся по кронам.
– Эта жизнь отнята не тобой, – слышалось в шуме ветвей. – Ты в крови, но где кровь, предназначенная мне?!
Грозный бог гневался! Повинуясь наитию, Алсим полоснул себя ножом по предплечью и окропил своей кровью белый каракуль:
– Вот кровь для тебя, Хунгар.
Ягнёнок исчез в багровом пламени. Алсим собрался продолжить обход, как вдруг почувствовал, что действие трёх глотков чудодейственного напитка закончилось. В глазах у юноши потемнело, его мотнуло назад, к тянувшимся к нему скрюченным пальцам. Колени подломились, и он повалился на каменные плиты.
– Не торопись, – насмехался ветер в кронах, – мне понравился вкус твоей крови.
Кто-то толкал Алсима и пытался тащить, несильно сжимая зубами руку. Ну, конечно, верный Опекун! Собрав последние силы, парень пополз вперед, оставляя на плитах кровавый след. Пусть со скоростью улитки, но он удалялся от Хунгара и приближался к Аллару. Опекун крутился вокруг него волчком, закрывая от чёрного бога.
– Держись, ещё немного, и я помогу, – нёс ветер весть со стороны Аллара.
И Алсим полз и полз, полз и полз…
Горячий язык лизнул кожу. Морда с мокрым носом настырно тыкалась в щёку. Алсим через силу повернулся набок. Опекун продолжал его толкать. Когда удалось перекатиться на спину, на лицо заструился Свет. Юноша всей кожей впитывал его и ощущал ни с чем не сравнимое блаженство. Свет смыл усталость и боль, тело сделалось лёгким, как луч, как ветер. Алсим поднялся с белых плит, отрезал прядь волос и благоговейно вложил её в пальцы лучезарного бога:
– Аллар, прими мои волосы и душу. Да пребудет со мной твоя милость, как осеняла она мою маму…
Прядь наполнилась Светом.
– Не только её… – сияла сверху улыбка Аллара.
* * *
Прильнув к серому от въевшейся пыли, покрытому разводами лицу Алсима, мать безостановочно гладила его волосы и плечи, словно никак не могла вполне удостовериться, что перед ней не пустота. Отрывалась, снова приникала, покрывая поцелуями ввалившиеся щёки сына, его грязный лоб. Запахло горелым.
– Совсем про лепёшки забыла! – спохватилась мама. – Помойся, сынок, вода нагрета.
Она вернулась к очагу. Чувствуя, что ноги его больше не держат, Алсим опустился прямо на пол.
– Уже иду, – пробормотал он и заснул там, где сидел. Пробудившись на закате неизвестно какого дня, юноша обнаружил, что лежит на циновке, укутанный в тёплое шерстяное одеяло. Запахи горячей пищи дразнили обоняние, и слюна моментально наполняла рот. Изодранной туники, пропитанной потом, пылью и кровью, на нём не было. Располосованное левое предплечье, обработанное и заботливо забинтованное, почти не ныло. Множественные синяки и шишки не ощущались. Усталые мышцы болели, но в целом Алсим был вполне жизнеспособен. Дразнящий запах приблизился.
– Попробуй, сынок. – Мама вложила ему в рот маленький рулетик.
Алсиму показалось, что ничего вкуснее этого подкопчённого сыра, сдобренного душистыми травами, завёрнутого в восхитительную масляную лепёшку, он никогда не ел! Юноша снова открыл рот.
– Ещё один рулетик – и встаёшь! – засмеялась мама. – Ужин стынет!
* * *
Алсим не помнил, когда ел в последний раз, и набросился на наваристую, жирную уху, приправленную теми же душистыми травами, на рулетики с разнообразной начинкой, заглатывая их один за другим…
– Не торопись так, сынок, подавишься.
– Угу… – кивал Алсим с набитым ртом.
Мама вышла. Несмотря на зверский голод, насытился Алсим на удивление быстро – до каши с мясом дело так и не дошло. Вернулась мама, налила сыну горячего травяного напитка, присела напротив.
– Трудно было?
– Не очень. Помог Опекун.
Юноша поднял на мать глаза и едва не подавился. Привычная, домашняя мама, только что сидевшая рядом, исчезла. Вместо неё он увидел поразительно красивую женщину в нарядной красной тунике. Чело незнакомой мамы украшал серебряный обруч, а грудь – кулон на золотой цепи. В глазах клубилась туманом печаль и знание чего-то такого, от чего новоиспечённый мужчина ощутил себя несмышлёным ребёнком.
– Это и есть Камень Гнева? – прошептал Алсим, указывая на кулон.
– Талисман может становиться оружием, может оберегать. Я научу тебя, как им пользоваться. Но прежде скажи – в чём тебе помог Опекун?
Сын потупил взор:
– Убил ягнёнка, которого я должен был принести в жертву Хунгару.
– И всё?
Алсим кивнул.
– Хунгар принял твою жертву?
– Да.
– Отвечай честно, не заставляй меня лезть в твою память! Что ты сделал, чтобы Хунгар принял жертву, убитую не тобой?
Юноша показал левое предплечье.
– Что было дальше?
– Ягнёнок исчез в багровом пламени. Я пошёл приносить дар Аллару.
– Повернулся и пошёл? Не лги мне, Алсим!
– Ты права, мама, было не очень просто. Опекун снова помог. И думаю, Аллар.
– Значит, боги и тебя втягивают в свою игру… – помрачнела мать, расстегнула на шее цепочку и протянула сыну талисман: – Я хочу, чтобы эта вещь была у тебя и оберегала.
– В какую игру? – не понял Алсим.
Вместо ответа мать взглянула на него так пристально, что у юноши закружилась голова. На мгновение накатила тошнота и тотчас отпустила. Алсим с любопытством вертел в пальцах кулон, любуясь им.
– Посмотри на меня через кристалл, – велела мать.
* * *
Сон никак не шёл. Алсим метался, ворочался и не находил успокоения. Слишком много любви и боли открыла ему мамина память. Тихонько поднявшись, не одеваясь, он бесшумно двинулся к двери. Хотелось вдохнуть свежести, запахов летней ночи, а сильнее всего – выплакаться. Оплакать короткое мамино счастье, юношу-отца, своё закончившееся детство, мечту о море… Опекун дремал возле двери, положив голову на лапы.
– Куда собрался? – заворчал волк, поведя чуткими ушами.
– Посижу немного под деревом.
Посреди их двора росла старая акайя, к ней и направился Алсим, чтобы дать волю слезам. Но на полпути замер, слёзы высохли мгновенно. Те, чьи глаза не способны дружить с темнотой, приняли бы фигуру очень высокого человека, жавшегося спиной к акайе, за ствол дерева. Но Алсим сразу разглядел заросшего косматой бородой мужчину, одетого в звериные шкуры. Поняв, что его присутствие обнаружено, человек более не счёл нужным скрываться и шагнул к юноше. В руке незнакомец сжимал нож.
