И как ей теперь приучить Мэдди к своему новому облику? В общем-то, пережитое ребенком потрясение вполне понятно и объяснимо. На трезвую голову Роза и сама бы не пришла в особый восторг от того, что сотворила с ней Шона.
– Мэдди! – Роза осторожно приподняла уголок одеяла, в которое дочка вцепилась руками. – Выгляни! Посмотри на мою новую прическу. Ты еще не разглядела меня. Я просто подстригла волосы. Вышло коротко. Но они отрастут. Мы с тобой будем следить, как быстро они отрастают. – Мэдди слушала ее, не шелохнувшись. – А ты нарисуешь меня с этой новой прической. И мы посмеемся, если выйдет смешно – такой ежик на голове… Повяжем его косыночкой – хочешь?
Из-под одеяла послышался глубокий вздох.
– Я не хочу на тебя смотреть! Я знаю, мне это не понравится! И ты мне такой не нравишься!
– В чем-то ты вправе на меня обижаться! Я поступила с тобой не очень-то хорошо! Нарушила всю твою жизнь и даже не спросила тебя, хочешь ли ты этого. Но честное слово! Я и подумать не могла, что простая стрижка волос и покраска так сильно подействуют на тебя. Мы же меняем платья… и так же меняем стрижки… это часто бывает…
– Пускай платья. А прически – это другое! В платье ты та же, а с прической – другая. Ты мне не нравишься. – Мэдди вздохнула. И очень серьезно добавила: – Я чувствительная, – повторив реплику отца, которую тот не раз и не два бросал в присутствии дочери, к огорчению Розы. Ведь если ребенку постоянно твердить, что с ним что-то не так, в один прекрасный день он и сам уверует в это.
– Мы все чувствительные, ведь мы же чувствуем! Но у нас есть и другие качества! Ты любознательная. Ты терпеливая. Ты очень сильная и мужественная девочка, которая просто отлично справилась с целым ворохом всяких проблем. Но если ты хочешь поговорить со мной о событиях той ночи, когда мы ничего не сказали папе и просто уехали от него, то пожалуйста! Я готова! Ты хочешь знать, почему мы уехали?
Последовало долгое молчание – и Мэдди проронила одно только слово:
– Нет.
– О’кей! Но ты все же высунь головку и оцени мою новую прическу. Да, я немного изменилась, но это все же я. Взгляни, и сама убедишься в этом.
– Не хочу! Я уже видела твою новую прическу. Она… она некрасивая!
– Вовсе нет! Она просто другая, чем та, которая у меня была. Эта современная, только и всего! – уговаривала дочку Роза, хотя в глубине души не была уверена в том, кого больше она уговаривает – себя или Мэдди. Более того, она уже почти готова согласиться с дочерью. – Не упрямься, Мэдди! Ну же! – Она снова осторожно потянула за край одеяла.
Наконец из-под простыней показалась раскрасневшаяся мордашка Мэдди. Ее темные волосы сбились и стали влажными.
– Вот! Убедись сама! – Роза осторожно отбросила волосы с глаз ребенка, потом взяла дочь за руки и провела ими по своему лицу. – Видишь? Те же глаза, нос, тот же рот и уши. Правда, уши немного оттопырились. Все у твоей мамы осталось прежним, только цвет волос изменился.
Роза терпеливо ждала, пока Мэдди окончит скрупулезный осмотр. Она долго водила руками по ее лицу, а когда оторвала их, то проговорила с некоторым сомнением в голосе:
– Да, похоже, что это ты!
– Ну, как тебе? Нравится? – Роза изобразила на лице самую лучезарную улыбку из всех, на какие была способна.
– Нет! Ты худая и старая!
– Правда? – растерялась Роза от столь неожиданного признания и вдруг и в самом деле почувствовала себя страшно уставшей и изможденной. – Думаю, со временем ты привыкнешь к моему новому облику. Кстати, и я тоже! А если нет, то снова отращу длинные волосы и стану носить их, как прежде.
Мэдди сосредоточенно нахмурила лоб и снова принялась изучать лицо матери.
– Мама, ты перекрасилась для того, чтобы папа нас не нашел? – Столь прямолинейный вопрос потряс Розу. – Это у тебя такая маскировка, да?
– С чего ты так решила, солнышко? – спросила Роза напряженным голосом.
– Потому что если это так, то я хочу, чтобы мне тоже перекрасили волосы в желтый цвет.
Завтрак получился на редкость натянутым. И не только потому, что они с Шоной не уложились в график и спустились вниз много позже означенного времени: восемь тридцать утра. Дженни, в силу каких-то лишь ей ведомых причин, то ли это было связано с новой прической Розы, то ли с присутствием Шоны, то ли и с тем, и с другим, вдруг ужесточила правила общежития.
Утром Роза приняла душ, натянула на себя хлопчатобумажную мини-юбку Хейли и ее же легинсы, а сверху белоснежный топик на тонких бретельках, который выбрала для нее Мэдди. Но когда они спустились вниз, то им были предложены лишь какие-то консервы с кашей и кувшин с едва теплым на вкус молоком. Следом за ними в столовую притащилась и Шона. Она появилась в пеньюаре, с всклоченными волосами и следами вчерашнего макияжа. Спускаясь по лестнице, она негромко проклинала тот день и тот час, когда решилась взять в рот алкоголь.
– Раздери меня нечистый! – ругнулась она в последний раз и рухнула на стул, уронив голову на стол. – Самая настоящая свинья! Готова убить!
– Зачем же убивать? Это нехорошо! – прокомментировала Мэдди ее слова осуждающим тоном. – Свинки дают нам бекон, мы на нем по утрам жарим яичницу.
– Да уж! Из меня бекон получился бы плоховатый! – согласилась Шона с девочкой. – Ну ни в чем нет толку!
На кухне хозяйничала Дженни, вызывающе громко звеня кастрюлями и громыхая посудой. Все указывало на высшую степень гнева хозяйки, однако Роза рискнула заглянуть к ней.
– Простите, что опоздали к завтраку! – с покорным видом повинилась она, пока Дженни яростно скребла поверхность плиты. – Пока мы с Мэдди разобрались…
– Чему же удивляться? – насупилась Дженни, даже не взглянув в сторону Розы. – Бедный ребенок! Девочке нужен порядок во всем, режим, родители, на которых она может положиться. А тут! Какая-то вертихвостка, а не мать! Не успела удрать из дома, и уже перекрасила волосы! Тихий ужас!
Роза сделала глубокий вдох. До сего дня Дженни ни разу не позволила себе сделать ни единого осуждающего комментария в связи с их приездом. Не предприняла ни единой попытки выразить свое отношение к факту их бегства из дому. И вот теперь… Что же привело ее в такое неистовство? Неужели только ее новая прическа? Или за этим приступом ярости кроется что-то еще? Роза вдруг подумала, что сцена, которую только что закатила ей Дженни, очень похожа на те, что постоянно устраивал ей Ричард. Она вспомнила то состояние вечного унижения, в каком она пребывала, боясь хоть в чем-то ослушаться мужа или огорчить его. А тот, наслаждаясь своей безнаказанной властью над нею, третировал ее столько, сколько ему заблагорассудится, пока на смену приступам ярости не приходило безразличие, с которым он сообщал ей, в каком преступлении она повинна на сей раз. Изо дня в день Роза обхаживала мужа, как могла, бегала вокруг него на цыпочках, наивно пытаясь предугадать его малейшие желания, догадаться, о чем он думает и чего хочет. Но чем больше она старалась, тем сильнее росло ее отчаяние, ибо она понимала, что никогда не сможет ему угодить.
