– Говори! – приказал он, не глядя в ее сторону. И Роза на миг растерялась, не зная, с чего начать.
– Наверное, Милтуэйт – приятное место для жизни, – сказала она первое, что пришло в голову, чувствуя неловкость от того, что затевает с отцом какой-то пустопорожний разговор. Да и не станет он терпеть ее болтовню слишком долго.
– Место как место, – ответил он ровным голосом. – Но доживать я собираюсь в нем. Природа здесь богатая и очень подходит для моей работы. Все эти горожане, томящиеся в клетках многоквартирных домов, им нравятся подобные пейзажи. Они смотрят на горы, и воображение подсказывает им, что, оказывается, в мире есть еще много чего интересного и важного, помимо их бессмысленного и серого существования.
– Но с деревенскими ты не общаешься, да? И друзей здесь не завел? – Роза запнулась. – Живешь один?
– Да, я живу один. Послушай! Мы не виделись с тобой двадцать с лишним лет. И как видишь, все эти годы я отлично справлялся без дочери. Так зачем же мне нужен кто-то посторонний? Чтобы он тут путался под ногами и мешал работать! – Джон отвернулся от холста и посмотрел на Розу с нескрываемым раздражением. – Уж таким я уродился! В этой жизни мне никто не нужен. Единственное, чего я хочу, – это чтобы меня оставили в покое. Все! Одиночество – это самое лучшее из того, что мне надо. В какой-то мере здесь я его обрел.
Роза вздохнула и снова обратила взор на полуоткрытую входную дверь. Развернуться бы сейчас и бежать отсюда, неожиданно мелькнуло у нее в голове, бежать и бежать без остановки, пока хватит дыхания в легких. И только потом остановиться где-нибудь на склоне и вдохнуть в себя полной грудью чистый свежий воздух, не загрязненный присутствием этого странного и совершенно чужого ей человека. Неужели ее отец всегда был таким? Нелюдимым анахоретом и бирюком. А ее пронизанные солнечным светом детские воспоминания – это всего лишь игра воображения, фантазии, которые она сама себе напридумывала о человеке, которого когда-то любила.
– А куда же подевалась Тильда? – осмелилась наконец спросить Роза, чувствуя солоноватый привкус на искусанных до крови губах. Как, какими словами можно пробудить в нем хоть какие-то чувства? – Ее ты тоже использовал и выбросил вон? После всего того, что ты сотворил с мамой, бросил ее, разрушил семью, ушел из дома, не оглянувшись, ты повторил то же самое с ней?
– Мои взаимоотношения с Тильдой тебя не касаются! – отрезал отец. – Ты и она – это две отдельные главы моей жизни. И обе они на сегодня уже из прошлой жизни.
– Простая же у тебя логика, как я посмотрю! – воскликнула пораженная Роза, начисто забыв о намерении оставаться такой же бесстрастной и непроницаемой, как и ее отец. – В свое время ты решил начать новую жизнь, сломав при этом чужую. Потом так же легко сломал еще одну жизнь. И что? По-твоему, эти две сломанные жизни не имеют между собой ничего общего? Дескать, все в прошлом, и точка. А знаешь ли, что для детей вообще не существует такого понятия, как срок давности?
– Наверное! – согласился с ней Джон и энергично вытер мастихин о край рубашки. Потом взял несколько тюбиков с краской и стал перебирать их в поисках нужного оттенка, остановив в конце концов выбор на жженой умбре темно-коричневого цвета. Он коротко посмотрел в сторону Розы, все еще словно вросшей в пол возле дверного косяка. – А что ты решила в отношении своего мужа? Может быть, стоит поговорить с ним и попытаться все наладить? Мне кажется, еще не поздно это сделать.
– То есть ты предлагаешь вернуться к нему? – Роза с обидой тряхнула головой, изо всех сил пытаясь говорить спокойно. – Вот уж правда! Ты готов на все, что угодно, лишь бы только поскорее отделаться от меня. Надо же! Даже вызываешься помочь мне сохранить брак. Хотя и понятия не имеешь, что это был за брак и в какой ад этот человек превратил мою жизнь. А ты, нате вам! Готов хоть сейчас отправить меня к мужу посылкой…
– Ты не такая, как я! Тебе нужны люди, человеческое общение… К тому же, как ты сама мне только что живо напомнила, ребенку нужен отец. Я бы на твоем месте все же поговорил бы с ним. Попытка не пытка, да?
– А ты сам? Ты в свое время пытался поговорить с мамой? Все объяснить ей… убедить… Насколько мне помнится, у тебя даже не хватило духу, чтобы разбудить ее и попрощаться. Предпочел уйти в то далекое утро воистину по-английски, без прощальных объяснений. Переложил это бремя на свою маленькую дочь, предоставив ей сообщить матери, когда та проснется, что ты ушел навсегда.
Роза явственно вспомнила то давнее утро, все, до мельчайшей подробности, словно это было вчера. Вспомнила ту странную, непривычную тишину, которая установилась в доме, когда Джон закрыл за собой дверь. Как она еще долго сидела неподвижно на нижней ступеньке лестницы, переваривая случившееся. Вспомнила, как ей было больно, словно что-то разорвалось у нее в груди, разлетелось на две половинки, которые уже не склеить. И одновременно с этим чисто детская блажь: закрыть глаза и сделать вид, что ничего не было. И отец от них никуда не уходил. То есть он, конечно, ушел, но скоро вернется. Обязательно вернется!
Потом она задрала голову вверх и посмотрела туда, где беспробудным сном спала ее мать после того, как вчера вечером в одиночестве опустошила целую бутылку вина, после чего тихо залилась слезами, сидя за кухонным столом, пока Роза готовила им сэндвичи к чаю. Что, если ей сейчас пойти наверх и разбудить мать? Быть может, мама обнимет ее, приголубит, погладит по волосам, пожалеет, как она это делала, когда Роза была совсем маленькой. Нет, скорее всего, начнет снова рыдать, уткнется с головой в подушку и совершенно забудет о присутствии дочери. А она тихонько усядется на край кровати и будет осторожно гладить маму по плечу. А та… та даже не обратит внимания на ее робкие попытки ее утешить. Да и какая ей разница, сидит ли ее дочь рядом с ней или нет?
К тому времени, когда Роза наконец решилась подняться в спальню к матери, от волшебной сказки, какой всегда рисовалось ей собственное детство, остались лишь одни осколки. Правда жизни начисто выветрила из ее головы все фантазии. Мать по-прежнему лежала в постели, погрузившись в глубокий непреходящий сон, словно пытаясь забыться и забыть все свои горести. С годами Роза узнает, что такое состояние полнейшей апатии и индифферентности ко всему на свете называется депрессией. Но тогда, еще совсем ребенком, она видела лишь то, что видела: ей отчаянно не хватало материнского тепла и внимания. А с уходом отца заботиться о ней и вовсе стало некому.
Розе удалось растолкать мать лишь во второй половине дня. Она долго трясла ее за плечи, пока та не разлепила веки и не остановила на ней мутный взгляд.
– Папа ушел! Ушел с той своей приятельницей… Он ушел еще рано утром, и я весь день сижу дома одна. Но тебе ведь нет до этого дела!
Бросив упрек в лицо матери, девятилетняя Роза вылетела из спальни, громко хлопнув дверью, и понеслась вниз по лестнице, заливаясь слезами. Но не эти потоки слез вдруг всплыли в ее памяти сейчас. Она вспомнила сухие рыдания матери, похожие на скрежет металла, и эти страшные звуки преследовали ее потом весь остаток дня, до того самого момента, как она улеглась в кровать. Она не стала раздеваться, чистить зубы, расчесывать волосы, она легла, в чем стояла, наивно надеясь, что, быть может, к утру все образуется и наладится и все в их доме вернется на круги своя. Но ничего не образовалось, ничего не наладилось и не восстановилось. Напротив! Отныне и навсегда их жизнь круто изменилась, и в ней не осталось ничего хорошего.
