– Отличная работа! – промолвил он негромко после некоторой паузы, скорее обращаясь к самому себе, чем к Розе. – Какая прекрасная цветовая гамма! И свет! Вот за это его и обожают ценители искусства. Джон, пожалуй, единственный из всех известных мне современных художников может создавать огромные полотна, в которых безошибочно угадываются сугубо интимные переживания. Чувствуется личный опыт, а в живописи это всегда очень важно.
Роза подошла к Фрейзеру и тоже принялась разглядывать полотна. Обе картины разительно отличались от всего того, что когда-то рисовал ее отец. Все работы отца времен ее детства несли на себе отпечаток его бунтарского духа, они были не просто абстрактными, но откровенно вызывающими, дерзкими и в чем-то даже нахальными. А сейчас она видит перед собой прекрасные пейзажи Озерного края, исполненные почти в традиционной реалистической манере, но от них невозможно оторвать глаз. Полотна огромные, выполнены так достоверно, что создают своеобразную иллюзию близости к природе. Кажется, еще шаг, и ты окажешься там, внутри пейзажа, пройдешь сквозь густой слой краски, сплошное нагромождение мазков и цветовых пятен, которые – надо же! – когда смотришь на полотно на некотором расстоянии, трансформируются в совершенный по своей законченности вид изумительного ландшафта. Да, эти картины не только прекрасны, на них не только приятно смотреть, но, созерцая их, еще и отдыхаешь душой. Словом, они вобрали в себя все то, что когда-то столь неистово отрицал ее отец.
Интересно, что заставило его так изменить стиль, отказаться от прежних эстетических принципов?.. Роза невольно оглянулась по сторонам, словно в поисках ответа на свой вопрос. Но комната была абсолютно пуста, разве что в самом конце амбара она увидела еще одну стену, а в ней еще одну дверь, тоже запертую на массивный навесной замок. Скорее всего, ключ от этого замка тоже болтался на той связке, которую отдал ей отец. Вот бы взглянуть, что он там прячет, мелькнула вдруг у Розы шальная мысль. Неужели головы своих прежних жен, нацепленные на пики?
– Так вы занимаетесь продажей его картин? – спросила она у Фрейзера, почувствовав, что тот рассматривает ее с гораздо более пристальным вниманием, чем полотна. – И кто ваши покупатели?
– Главным образом, крупные корпорации, – Фрейзер отвел от нее глаза и снова стал разглядывать картины. – У них в представительствах огромные помещения: залы для приема, всякие там конференц-залы и прочее. А картины Джона требуют пространства, много пространства. Вообще-то его работы сейчас востребованы по всему миру. Особенно плодотворно мы сотрудничаем с Россией и Китаем. Они с радостью купили бы и больше, чем мы можем предложить им.
– Вот как? – слова Фрейзера впечатлили Розу. Она и подумать не могла, что произведения отца сейчас экспонируются в самых разных уголках земного шара. Посмотришь на него, представишь себе, как и в каких условиях он живет, и не поверишь. Неужели он и в самом деле такой известный художник?
– А вы никогда не хотели заняться живописью? Как ваша дочь, – прервал ее размышления Фрейзер.
– Я?! О нет! Что вы! – Роза отрицательно покачала головой, услышав столь неожиданный вопрос. – Меня никогда не тянуло рисовать, даже в детстве. Честно говоря, я и понятия не имела до сего дня, что у Мэдди есть склонность к изящным искусствам. Боюсь, я совсем не обращала внимания на ее живописные наклонности. Мы с ней и простым рисованием-то никогда не занимались.
– Ну, это совершенно понятно! Искусство принесло вам слишком много огорчений, вот вы и сторонились его всю жизнь. И все же мне было бы интересно взглянуть на ваши рисунки, если бы в один прекрасный день вы рискнули взять в руки кисть. Вполне возможно, и вас ваши родители тоже наградили скрытыми талантами по части изобразительного искусства. Во всяком случае, творческие искры отчетливо просматриваются в том, как вы…
– Выгляжу? – перебила его Роза.
– Вы просто на сто восемьдесят градусов «развернули» свой образ! – подытожил свою мысль Фрейзер, оставив за скобками собственное отношение к такой перемене.
– Спасибо! – не нашлась что сказать Роза.
– Извините, если я чем-то вас обидел, – неожиданно улыбнулся ей Фрейзер. – За мной водится такой грешок. Всегда говорю то, что думаю, а подобная прямолинейность зачастую оборачивается немалыми проблемами. Наверное, моя жизнь была бы гораздо более комфортной и упорядоченной, если бы я помалкивал тогда, когда лучше помолчать. Хотя с другой стороны, размеренная жизнь, когда все правильно, – это так скучно! И все эти условности, что можно, чего нельзя, они ведь тоже сильно давят на человека.
– Вы гей? – спросила у него Роза невесть почему.
– А! Вы тоже, как я посмотрю, любите ходить прямыми путями! – громко рассмеялся Фрейзер, нарушив таинственную тишину этого своеобразного храма искусства. Но смех был таким заразительным, что Роза тоже рассмеялась.
– О нет! Я не из тех, кто привык говорить все, что он думает, прямо человеку в глаза! – затрясла головой Роза. – Я вообще предпочитаю молчать. Не знаю, что это на меня нашло. Простите!
– Вам не за что извиняться. Нет, я не гей! – улыбнулся Фрейзер. – Просто мне не очень повезло по жизни. Долго не мог встретить подходящую женщину. Во всяком случае, не везло до недавнего времени. Но теперь, кажется, эта проблема решена. У меня есть очень славная подруга. Замечательная женщина. Она, бесспорно, очень хороша.
Роза почувствовала, как улыбка прямо-таки приклеилась к ее лицу и застыла на нем, словно маска. Кажется, только что ей огласили приговор, после которого растаяли последние крохи ее иллюзий, если таковые еще оставались.
– А что вы? – поинтересовался у нее в свою очередь Фрейзер. – Вашей дочери сколько? Уже семь лет, да? Так в чем же секрет вашего счастливого брака, позвольте узнать?
– Собственно, никакого брака уже нет! – Роза вдруг почувствовала, как ей стало душно в этой пропитанной запахом краски комнате. Захотелось побыстрее выйти на свежий воздух. – Мне тоже не очень повезло в жизни с удачным выбором. Может быть, потому, что я никогда не делала выбор сама, уступая это право другим. Так вот меня и несет по жизни.
– И принесло в конце концов в Милтуэйт!
Какое-то время они молча разглядывали друг друга в полусумраке, царящем в комнате, а потом обменялись улыбками, словно в память о той их первой встрече. Вот только память у каждого из них была своя. Для Розы та встреча стала всем в ее жизни. А Фрейзер, кажется, успел забыть о ней как о мелком и незначительном эпизоде своей жизни.
– Рад был встретиться с вами снова, Роза! – сказал он.
– Я тоже, – ответила она. Ей хотелось сказать ему много, много больше. Но она прекрасно отдавала себе отчет в том, что все закончилось так, как она и предполагала: дружеский обмен ничего не значащими любезностями, если сам их разговор можно назвать дружеским. – Я давно хотела поблагодарить вас за то, с каким участием вы отнеслись ко мне в нашу первую встречу.
Но Фрейзер не стал вникать в громадный смысл, какой несла в себе ее последняя реплика. Нетерпеливым взмахом руки он отмел прочь то значение, которое имела для Розы их давняя встреча.
