– Так тебе звонил Фрейзер?.. – недоверчиво протянула Роза. – И беспокоился о наших с тобой отношениях? Как трогательно…
– Напоминаю! Меня зовут Мэдди! – возникла в комнате Мэдди в ярко-зеленой майке с изображением человека-паука и в красных пижамных штанишках. Она снова уцепила за руку Джона и затараторила, обращаясь только к нему. – А ты знал, что красный и зеленый цвета дополняют друг друга, что означает…
– Так ты едешь с нами? – выжидающе глядя на Розу, спросил отец.
– Конечно! – ответила та.
Шона перехватила Розу уже в дверях. Джон в это время помогал Мэдди залезть в свой видавший виды старенький «Ситроен».
– Ты как? – спросила она. – Что-то уж слишком много переживаний!
– А когда их в моей жизни было мало? – вздохнула Роза. – Пока не знаю, что будет дальше. Сможет ли у нас получиться что-то с отцом… нет… Будущее покажет. Но по крайней мере мы оба действуем, а это гораздо лучше, чем сидеть и гадать на кофейной гуще. Извини, что бросаю тебя второй день подряд. И никакого стоящего занятия тут для тебя…
– Занятие я ей организую! – пообещала подошедшая к ним Дженни. – Я тут надумала навести порядок во флигеле. Там перед смертью жила мать Брайана. И вот скоро год как я собираюсь там все разобрать, но руки не доходят. Если согласны мне помочь, Шона, я скошу с вашего счета одну ночь проживания. Идет?
– Идет! – согласилась Шона. – Хотя я совсем не против того, чтобы просто повалять дурака и ничего не делать. – Она повернулась к Розе. – Ну что, подруга? Тогда до скорой встречи в пабе!
Роза почувствовала, как у нее запылали щеки, что не укрылось от зоркого взгляда Шоны. Веселые огоньки запрыгали у нее в глазах.
– Встретимся, тогда и обсудим все, что было. И ты мне расскажешь все, как на духу, – прошептала она заговорщицким тоном. И многозначительно на нее посмотрела.
Почти все утро Мэдди с упоением предавалась рисованию. Она изрисовала все, что сумел предложить ей Джон, – куски картона, фанеры, обрезки досок, заполнив их одними только разноцветными пятнами. Иногда она, правда, рисовала какой-то предмет, но чаще просто экспериментировала с цветами, которые на ее картинках отчаянно воевали друг с другом за доминирующее положение. Но вот весь подсобный материал был использован, и Мэдди стала приставать к Джону, требуя, чтобы тот дал ей настоящий холст. Джон долго упирался, отнекивался, но в конце концов решил расстаться с небольшим холстом, который он уже натянул на подрамник. Однако он предупредил девочку, чтобы та работала над своим новым творением помедленнее, так как больше свободных холстов у него нет, а новые привезут лишь через несколько дней.
– Хорошо! Я буду рисовать всякие миниатюрные вещицы! – пообещала она и без тени раздумий выбрала самую тоненькую кисточку и удобно устроилась возле небольшого мольберта, который дед поставил специально для нее, и задумчиво уставилась на белую поверхность чистого холста.
– Раньше ты не писал таких работ. Очень необычно для тебя, – проговорила Роза, только для того, чтобы за что-то зацепиться и начать разговор. Большую часть времени она просидела молча, наблюдая за тем, как сосредоточенно трудятся ее отец и ее дочь. Правда, однажды Джон оторвался от холста и предложил ей чаю, но чтобы она сама все приготовила. И больше никаких разговоров не было. Может, оно и к лучшему, размышляла Роза, сидя на табуретке в углу. Зачем им пустая болтовня ни о чем? Вот она сидит в одной комнате со своим нелюдимым отцом, и это само по себе значимо. Столько лет он представлялся ей почти мифической фигурой, а тут живой, вполне реальный человек из плоти и крови.
– У меня все работы необычны! – высокомерно бросил ей Джон.
– Да нет, я о другом! – немного растерялась Роза. – Просто эта работа, в сравнении со всеми остальными, очень маленькая…
– Я приготовился сделать ее для себя и только для себя. Это не тот хлам, который я сбагриваю Макклеоду.
– Можно тебя спросить кое о чем? – осторожно начала Роза.
– Спрашивай, – ответил отец, покорно опустив плечи, – если считаешь нужным.
– Если тебе претит работать на продажу, если тебе так ненавистны все эти полотна, которые продает Макклеод и которые, кстати, я нахожу очень красивыми, то тогда зачем ты их рисуешь?
Джон тяжело вздохнул и отступил на шаг от мольберта, чтобы посмотреть, как легли на холст последние мазки.
– Все упирается в деньги!
– Правда? Неужели ты так нуждаешься в средствах?
– У меня есть все, что мне нужно, и я чувствую себя вполне комфортно. В моем возрасте и при моем… образе жизни это немаловажно. Не то чтобы я сильно гордился тем, как я прожил, но… Нужны какие-то сбережения и на конец. Конец жизни, каким он будет у меня, все это очень меня тревожит. Одно знаю точно! Пока я могу рисовать для души, то есть заниматься настоящим творчеством, я не сойду с ума и не сопьюсь. Вот почему эта картина не на продажу. Я не хочу смешивать себя настоящего с тем человеком, который есть во мне и который трудится исключительно из-за денег.
– Но ты ведь живешь один, и живешь довольно скромно. В отличие от Фрейзера, который производит впечатление человека, привыкшего вращаться в среде состоятельных и богатых людей. Так зачем тебе все эти деньги? Или у тебя долги или что-то еще, понуждающее зарабатывать? Потому что сам ты никогда не жил в роскоши и вряд ли с годами у тебя развилась тяга к роскошной жизни.
Лицо Джона сделалось каменным. Видно, своим вопросом она невольно задела его больное место. Кто знает, кому и сколько он задолжал за многие годы своего беспробудного пьянства. И вот теперь за все это приходится рассчитываться собственной жизнью. И несмотря на уязвленное самолюбие, на чувство гордости, он платит по старым долгам, страдает, но платит. Это тронуло Розу.
– А можно мне взглянуть на картину, которую ты рисуешь исключительно для себя? – сменила она тему. – Можно мне посмотреть твои личные картины?
– Нет! – коротко бросил Джон. – Мои личные работы – это мой дневник. Понимаешь? А кто и когда дает читать свой дневник? Прости! Не хотел тебя обидеть, но так уж получается.
– Не извиняйся! – поспешила успокоить его Роза, хотя в глубине души отказ отца задел ее. Как можно понять и полюбить человека или тем более простить его, когда он настолько закрыт? Роза молча обвела глазами студию, не зная, чем себя занять. Мэдди и Джон самозабвенно трудились. И чем дольше она смотрела на них, тем острее чувствовала, что она в этом тандеме лишняя. Пятое колесо в телеге, которая отлично катится по дороге и без нее.
– Я отлучусь на минутку! В туалет! – решилась она, чтобы хоть несколько минут побыть наедине с собой. Но Джон никак не отреагировал, и Роза тихонько шмыгнула за дверь, оставив двух художников вдохновенно колдовать над холстами.
Она толкнула незапертую дверь дома и быстро пересекла большую жилую комнату на первом этаже. Это помещение все еще наводило на нее какой-то священный трепет, будто вот-вот здесь должно было произойти что-то страшное. Надеясь обнаружить туалет рядом с кухней, она открыла дверь, ведущую в конюшню, в самом дальнем углу кухни. И была разочарована. Там было нечто похожее на чулан или кладовку. Правда, никаких съестных запасов, только огромное количество банок и тюбиков с краской. Тут же на полках выстроилась батарея бутылок из-под спирта, заполненных разноцветной жидкостью. Вполне возможно, растворитель или что-то другое, назначение чего известно только отцу. Чуть ниже бесчисленное количество глиняных кувшинов и горшков, в которых стояли кисти самой разной степени износа и годности. Некоторые были истерты до самой ручки, и все же отец почему-то не выбросил их, а оставил стоять и дальше в старом горшке, как напоминание о том, что когда-то они трудились вместе, он и кисть, товарищи по оружию.
