Когда видишь, сколько стараний прилагает иногда школа, чтобы избавиться от плохого ученика, какая изобретательность при этом проявляется, жаль становится сил и энергии, заслуживающих лучшего применения, жаль неиспользованных возможностей. Ведь каждый, буквально каждый без исключения ребенок – это целый мир. Мир еще не открытый и не исследованный. Нам, педагогам, его открывать. Нам поднять этот мир до самопознания и самоусовершенствования.
Может быть, я погрешу против научной точности, отвечая на вопрос, что такое воспитание, но, на мой взгляд, это возвышение человека, постоянное и кропотливое, многотрудное и радостное.
Подлинное мастерство воспитателя заключается в том, чтобы его питомец уважал себя, дорожил своим достоинством. Если ребенок не уважает себя – это уже грань катастрофы.
Строки из письма: мальчик, стараясь не разбудить мать, тихонько встает ночью, открывает тетрадь, подделывает отметку… Если он стирает двойку, если ему еще стыдно за нее, то это не так уже и страшно. Хуже, когда мальчишка, придя из школы, равнодушно бросает портфель и на вопрос «Какие сегодня отметки?» отвечает: «Смотрите сами…» Или – бывает и это – разрывает дневник и на вопрос учителя: «Где же тебе отметку ставить?» – отвечает: «Хоть на лбу и ставьте…»
Существу, рожденному в человеческом коллективе и осознающему свое «я» в этом коллективе, хочется быть хорошим. Хочется, чтобы люди считали его хорошим. И наша миссия – это желание всячески развивать.
Поймите драму, которая развивается порой в душе ребенка: у других буквы получаются красивые, а у меня не получаются. Другие легко решают задачу, а у меня почему-то «не выходит». Другие хорошие, а я плохой. Плохой сегодня, плохой завтра… В детском уме еще не может уложиться, почему он, такой же ученик, как и другие, и вдруг плохой. Ему стыдно. А потом уже не стыдно, ребенок привыкает к тому, что он не такой, как все. В нем утверждается убеждение: не всем же быть хорошими, кому-то и плохим надо быть.
Происходит огрубение, окостенение души, и я не знаю ничего более печального в школе.
Драма еще более усугубляется, когда в таинство воспитания, где должны править мудрость и добро, где все – итог тонкого и могучего напряжения духовных сил, врывается ремень, то, о чем пишет А. Буренкова.
До тех пор, пока хоть какая-то часть родителей верит, что ремень сильнее убеждения и доброго слова, школа не может стать в полной мepe домом, где возвышается человек. И мы должны без устали развенчивать на ивную веру в пользу «ременной педагогики», самым беспощадным образом пресекать ее применение в семье.
Но права А. Буренкова: беда в том, что и какая-то часть учителей в этом смысле «теоретически» недалеко ушла от родителей.
Если я знаю, что отца моего Вани бог умудрил единственным талантом – рожать детей, и если при этом я вызываю этого «мудрого» отца в школу и говорю ему: «Ваня ваш – лодырь, не хочет учиться», происходит элементарная вещь: я, учитель, которому, конечно, не пристало заниматься побоями, бью мальчика рукою отца. Становлюсь соучастником преступления.
Я видел немало людей, считающих себя интеллигентами, что, впрочем, не мешает им придерживаться убеждения, будто отсутствие шлепков размягчает, разнеживает ребенка, порождает своего рода неприспособленность к жизни. Ремень не только унижает достоинство ребенка, но и развращает его душу, пробуждая в ней самые темные, самые подлые черты: трусость, человеконенавистничество и лицемерие. Самыми стойкими, самыми непримиримыми к злу становятся те, кто не знал в детстве ни шлепка, ни подзатыльника.
Лет пятнадцать назад ко мне в школу пришла девочка. Фантазерка, она удивляла нас своей способностью создавать сказки. Однажды на перемене Олеся – так звали девочку – подбежала ко мне, и я увидел ужас в ее глазах. «Петя на Гришу… палку, палку», – сказала она. Оказалось, что в ее словаре даже не было слова «ударить». Она не знала, что один человек может бить другого, так счастливо сложилось ее детство. Что же, из-за этой своей неосведомленности девочка вошла в жизнь неподготовленной? Получилось совсем по-другому. Когда на ее глазах хулиган поднял нож, чтобы нанести удар женщине, девятнадцатилетняя студентка вырвала нож. Получив ранение, она защитила человека от верной гибели.
Разрушая душевную связь взрослых и детей, ремень заведомо обрекает на неудачу все воспитательные усилия и родителей, и учителей. Если от маленького ребенка под страхом порки можно добиться показного благонравия, то подростка уже не выпорешь. Чем же заменить потерявший власть ремень? Такому наказания не страшны, а разумное и сердечное слово непонятно. Здесь кончаются и родительский авторитет, и родительская власть. Дальше человек будет предоставлен самому себе и случаю.
Нельзя мириться и с тем, что некоторые педагоги – в силу ли низкой педагогической культуры, потому ли, что не умеют подчинять эмоции разуму, – прибегают к духовному ремешку. Уважение к ребенку не совместимо с унижением, как не совместимо и с «сильными», «волевыми» мерами воздействия – окриками, стуком по парте, угрозой.
Это не проповедь всепрощения, как кажется кое-кому, когда произносишь слова «уважение», «чуткость», «сердечность». Я убежден: с «сильными», «волевыми» средствами воздействия несовместима и подлинная педагогическая требовательность. Выдвигать перед ребенком многочисленные наши требования, в то время как он не верит в свои силы, да и ты, педагог, примирился с тем, что твой ученик плох и никудышен, – это все равно что пытаться плыть, гребя веслами, в песчаных волнах.
Школа не кладовая знаний, а светильник разума. Все дети не могут иметь одинаковые способности. И важнейшая задача школы – воспитание способностей.
Разве можно быть спокойным, если в учении, которое должно приносить радость бытия и радость познания, ребенку становится неуютно и жутко? Жутко и неуютно потому, что и сегодня, и завтра, изо дня в день он чувствует: я плохой. У меня есть еще такое письмо: «Девочка моя не успевает. Двойки и двойки. Приходит домой грустная. Однажды ночью просыпаюсь, слышу – плачет. “Что с тобой, доченька?” – “Мама, уедем туда, где нет школы…”»
Возвышать человека на поле учения – это значит никогда не забывать, что мы имеем дело с детской, неокрепшей мыслью. У одного она как стремительная река, другой – тугодум. Не спешите ставить оценку, не превращайте ее в идола. Не ставьте вообще в начальных классах двоек – это кнут и дубинка. Не подрубайте корень желания быть хорошим.
У меня в школе в начальных классах есть правило: до тех пор, пока ребенок не научился удовлетворительно выполнять ту или иную работу, ему не ставится никакой отметки. Ты еще поработай, говорят ему, ты ведь можешь… И ребенок, подгоняемый желанием быть хорошим, напрягает все свои силы для того, чтобы выполнить задание. Вот где начало той подлинной требовательности, о которой шла речь выше. Он, маленький человек, собираясь с силами – а силы эти в детской душе неисчерпаемы, – поднимается на одну ступеньку выше. Он несет из школы радость. Он видит в счастливом сне свой подъем, а не встает украдкой, чтобы подтереть в дневнике отметку. Не одного ребенка мы спасли от унижения и даже падения тем, что не ставили ему двойки и не прибегали ни к каким «сильным» мерам воздействия.
