Богемная жизнь быстро затянула Модильяни: в компании своих друзей-художников он пристрастился к выпивке, его часто видели расхаживающим по улицам пьяным, а иногда и голым. Молодой Амедео нередко устраивал драки с мужчинами из-за прекрасных женщин, нюхал кокаин и курил марихуану.
В 1917 году выставка художника, посвященная в основном обнаженной натуре, была закрыта полицией. Так случилось, что эта экспозиция была первой и последней при жизни художника.
Модильяни продолжал писать, пока туберкулезный менингит не свел его в могилу. При жизни о нем знали только в парижской общине художников, но к 1922 году Модильяни получил всемирную известность.
Художник любил женщин, а те любили его. Еще в школе Амедео заметил, что девочки обращают на него особое внимание. Модильяни рассказывал своим знакомым, что в пятнадцать лет его соблазнила горничная, работающая в их доме. Хотя он, как многие его коллеги, был не прочь пройтись по борделям, все же основная масса его любовниц были натурщицы, простые рабочие девушки – прачки и портнихи.
Несмотря на множество сексуальных связей, любил Модильяни в своей жизни только двух женщин. Первой была Беатрис Хастингс, английская аристократка, поэтесса, она была на пять лет старше художника. Их знакомство состоялось в 1914 году, и они сразу же стали неразлучными любовниками. Вместе пили, развлекались и частенько дрались. Модильяни в ярости мог таскать Беатрис за волосы по тротуару, если подозревал во внимании к другим мужчинам. Но, несмотря на все эти не радующие глаз сцены, именно Беатрис была главным источником вдохновения художника. В период расцвета их любви Модильяни создал свои лучшие произведения. Но все же этот бурный роман не мог существовать долго. В 1916 году Беатрис сбежала от Модильяни к своему новому избраннику. С тех пор они больше не виделись. Художник недолго пребывал в тоске по своей неверной подруге. В июле 1917-го Модильяни познакомился с девятнадцатилетней Жанной Эбютерн.
Молодая студентка происходила из французской семьи католиков. Прекрасная девушка и художник поселились вместе, несмотря на сопротивление родителей Жанны. Она не только была моделью для картин художника, но и пережила с ним годы его тяжелой болезни.
В ноябре 1918 года Жанна родила Модильяни дочь, а в июле 1919-го он предложил ей пожениться. Но они так и не узаконили свой брак.
Находясь при смерти в Париже, Модильяни в разговоре предложил Жанне присоединиться к нему в смерти, «чтобы я мог быть с моей любимой моделью в раю и вместе с ней наслаждаться вечным блаженством». После ухода из жизни Амедео Жанна находилась в удрученном состоянии, на грани отчаяния, но не плакала, а только все время молчала. Беременная их вторым ребенком, на следующий день после похорон она бросилась с пятого этажа и разбилась насмерть.
Через год, по настоянию семьи Модильяни, их соединили под одной могильной плитой.
Закончив свое повествование, рассказчик снова исчез, будто распался на атомы и растворился в стенах старого дома с зелеными ставнями. Туристы потихоньку стали расходиться. При выходе из зала Артемьев попытался взять Ингу за руку, но она отдернула ее.
– В чем дело? – обидчиво спросил муж.
– Ты же знаешь, дорогой, я не люблю, когда ты меня трогаешь в общественных местах, – невозмутимо объяснила женщина и стала спускаться по неудобной лестнице.
Муж и жена шли по улице Рима в портовом городе Ливорно. Подошва и каблуки соприкасались с булыжным покрытием улиц и издавали забавные монотонные звуки. «Зачем мы друг другу? – думала молча Инга, стараясь ступать бесшумно, но у нее не получалось. – Столько лет вместе и впустую. Как будто совершенно чужие и незнакомые люди. Володька, для чего мы друг другу, если спокойно обходимся без взаимного присутствия? Что ты молчишь? Неужели тебе все равно? Когда же ты, наконец, уедешь в Москву?»
Володя шел спокойно и тихо. Он не слышал немых вопросов жены. У него в голове была всего лишь одна мысль, вполне мужская и достаточно в данной ситуации уместная: «Что-то мотор стал стучать, надо бы мастеру показать машину». Состояние личного автомобиля всегда доставляет настоящему мужчине гораздо большее беспокойство, нежели переменчивое настроение жены.
Расстояние между Сиеной и Ливорно довольно небольшое: около двух часов на автомобиле по гладким дорогам маленькой Италии, поэтому супруги решили приехать сюда вдвоем, без водителя. Инга не хотела приезжать, но поддалась на уговоры Володи. С таким чувством, с каким она приехала в Ливорно, лучше не соглашаться ни на какие путешествия, даже на недалекие. Артемьева вспомнила, что в своем далеком детстве именно с подобным ощущением она посещала уроки сольфеджио в музыкальной школе: ей было тошно, горько и скучно, но это было необходимо. Маме. Зачем? Непонятно. Сейчас же маму сменил муж.
Вот все так в человеческой жизни. Ну если не все, то почти все. И только изредка на темном фоне бытия возникают редкие проблески, яркие вспышки безоговорочного счастья и всепоглощающей любви.
Набережная Ливорно пахла рыбой и котами. Отовсюду доносились убийственные запахи сырых, жареных и отварных даров моря. Буквально через каждые десять метров встречались крошечные ресторанчики, а точнее забегаловки, где можно было недорого, практически задаром, отведать самую свежую и вкусную рыбу. Молодые, загорелые рыбаки ходили по набережной почти нагишом, подставляя свои прекрасные, мускулистые тела палящему солнцу, взглядам стыдливых женщин и бесстыдных мужчин-гомосексуалистов. Совершенно очевидным было то, что набережная приморского городка была полна красивыми, страстными мужчинами и сытыми, пузатыми представителями кошачьих.
Супруги Артемьевы решили заглянуть в один из ресторанчиков побережья. Они выбрали, как им почудилось, самую приличную забегаловку. Их встретила пожилая хозяйка-итальянка лет семидесяти – семидесяти трех в ярко-бирюзовом сарафане до пят и в огромных кольцеобразных сережках. Женщина всем своим внешним видом напоминала стареющую цыганку из какого-нибудь художественного фильма про жизнь в цыганском таборе. Старушка разговаривала на довольно приличном английском языке громким и грудным голосом, ни на минуту не выпуская из рук сигарету. Казалось, что эта колоритная и энергичная леди курила всегда, независимо от того, принимала ли она заказ, жарила ли рыбу на маленькой плитке за крошечной ширмой прямо перед глазами гостей заведения или же рассчитывала по счету.
Инга и Володя сели за пластмассовый столик с вазочкой для цветов, больше похожей на пепельницу и начали свой пустой, но тяжелый разговор. Артемьев постоянно пытался взять жену за руку, но она вырывалась. Мужчина рассказывал ей о своем проекте, о деловых партнерах и новом бухгалтере. Инга делала вид, что слушает. Да, она улавливала ухом поток непонятных звуков, выпадающих из уст своего супруга, и периодически покачивала головой, но повторить услышанное по просьбе не смогла бы.
Рыбу подали быстро. На тарелках без особого дизайна лежали по четыре куска рыбы, обваленных в муке и зажаренных в море масла, сбоку повариха положила три тонко нарезанные дольки лимона. Жир растекался по тарелке и затапливал желтые цитрусовые кружочки. Не слишком привлекательный вид еды не делал ее менее вкусной. Артемьева не воспользовалась вилкой, а стала есть руками.
