– Он наверняка знал, что это такое, – сказал я.
В святом углу хранятся только освященные предметы. Грабитель понимал, что туда ему нет смысла соваться. Вряд ли кто из итальянских светских людей столько знает о наших ритуалах. Теперь вчерашние мысли о душевнобольном грабителе, вдохновляемом религиозным безумием, не казались правдоподобными.
Пока сын умывался, я быстро прошел по следам незнакомца. Сестра Хелена слышала, как он звал Симона из коридора рядом с комнатой Петроса. Коридор в одну сторону уходил к ванной, а в другую – к моей спальне. Ванная осталась нетронутой, как и комната Петроса. В затылке закололо, словно от легкого удара током. Похоже, грабитель стремился в комнату хозяина квартиры.
В моей спальне тоже был порядок. Если в ящиках тумбочки и рылись, Симон убрал все следы вчера вечером, одевшись после душа. Но когда я присмотрелся повнимательнее, то увидел, что одну полку трогали: ту, где я держал путеводители по странам, в которые получал назначение Симон. Том, посвященный Турции, валялся на полу. На нижней полке появилось пустое место. Что-то исчезло.
– Алли, – позвал из прихожей Симон. – Подойди-ка сюда на секундочку.
Книги по плащанице! Они пропали, вместе с моими рукописными записями результатов исследований, которые я проводил для Уго.
Сердце лихорадочно застучало. Мои первые интуитивные догадки оказались правильны. Ограбление и убийство Уго наверняка связаны. Все это имело отношение к выставке Уго.
– Алекс! – повторил Симон, уже громче.
Когда я в оцепенении вернулся в прихожую, он показал на пол. Взгляд у него стал еще более настороженным.
– Все утро на него гляжу, – тихо сказал он. – Но только сейчас щелкнуло.
– Симон, – выговорил я, – тот, кто здесь был, знает, что мы помогали Уго организовывать выставку.
Но Симон слишком увлекся находкой, чтобы осознать мои слова.
– Ничего не пропало? – спросил он, стиснув зубы.
Я встал на колени рядом с ним, среди перевернутых игрушек и телефонных книг.
Симон показывал на мой ежедневник, тот раскрылся на вчерашней странице. Понял я это, лишь перелистнув страницу.
Сегодняшний и завтрашний листки кто-то вырвал.
Я застыл. Во мне, словно кипящая смола, забурлила мысль, которую пытался донести Симон.
– Что было на тех страницах? – спросил он.
Всё. Срез нашей жизни. На следующей неделе начинался осенний семестр, и я записал расписание занятий, которые веду. И все наши планы с Симоном тоже были там.
Я проговорил то, что брат уже понял без меня:
– Он продолжает нас искать!
Брат набирал номер на своем телефоне.
– Забронирую для вас с Петросом комнату в «Казе»
[8].
«Каза». Наш ватиканский отель. Очень тихий, совершенно неприметный. Становилось ясно: отныне нам с Петросом небезопасно оставаться в собственном доме.
Симон разговаривал с портье, когда послышался резкий стук в дверь. Тотчас Петрос в ужасе выбежал из ванной и обхватил сзади мои ноги. С трудом шагнув к двери, я повернул ручку.
На пороге стоял вчерашний жандарм.
– Офицер, поймали кого-нибудь? – с нетерпением спросил я.
– К сожалению, нет, святой отец. Мне нужно еще кое-что записать.
Я пригласил его внутрь, но он предпочел остаться у входа и, наклонившись, принялся изучать дверной косяк.
Петрос прижался к моим ногам. Ему хотелось, чтобы полицейский ушел. Или – уйти самому.
Коп поднял глаза.
– Святой отец, ваша монахиня сказала, что, когда этот человек проник сюда, дверь была заперта.
– Все правильно. Я всегда запираю дверь, когда ухожу из квартиры.
– Даже прошлым вечером?
– Два раза проверил, прежде чем ехать в Кастель-Гандольфо.
Он внимательно разглядывал косяк. Провел пальцем вверх и вниз по дереву. Потрогал ручку. Мне потребовалось еще несколько секунд, чтобы понять. Ни на двери, ни на косяке повреждений не было!
– Мне нужно сделать несколько фотографий, – сказал он. – Позвоню вам позже, надо будет кое-что обсудить.
Петрос отказался оставаться в квартире с полицейским, поэтому час до встречи с дядей Лучо мы провели на улице. Держась хорошо знакомых дорожек, мы сходили в папские сады, к фонтанам, которые мы с Симоном с детства называли по-своему. Фонтан дохлой лягушки. Фонтан непонятно откуда взявшегося угря. Фонтан имени той ночи, когда Катерина Фиори перебрала и пошла танцевать. Наконец мы очутились на маленькой детской площадке рядом с ватиканским теннисным кортом, и там Петрос попросил дядю встать за качелями и раскачать их повыше. Взлетая ввысь, он крикнул:
– Симон! Ты знаешь, почему листья меняют цвет? Это хлорофилл!
В последнее время – его излюбленная тема.
Симон вглядывался в даль. Когда он понял, что молчит в ответ на заданный ему вопрос, спросил:
– Почему же не все деревья меняют цвет?
Он никогда не был сильным студентом, но после четырех лет в колледже, и четырех лет в семинарии, и еще трех лет в академии он превратился в живую рекламу неизменной в нашей церкви одержимости учебой. Иоанн Павел имел докторскую степень по теологии и по философии. В Петросе мы так же поощряли стремление изучать все и вся.
– Потому, что хлорофилл просто остается у них в листьях! – выкрикнул Петрос.
Мы с Симоном переглянулись и решили, что это сойдет за правильный ответ.
– А знаешь, о чем я сейчас читаю? – спросил Симон.
– Про тигров? – выкрикнул Петрос.
– Помнишь доктора Ногару?
Я послал Симону наэлектризованный взгляд, но брат не обратил на меня внимания.
– Он мне птичек кормить разрешал, – ответил Петрос.
На едва заметное мгновение Симон улыбнулся.
– Давным-давно неподалеку от города, где встретились я и доктор Ногара, жил святой по имени Симеон Столпник. Он сидел на вершине столба почти сорок лет, не спускаясь. Даже умер наверху.
Показалось, что голос брата шел откуда-то издалека, словно его завораживала идея побега от мира – возможность уйти в затворничество внутри себя, будучи монахом, вместо того чтобы принять мир, будучи священником.
– А как же он ходил писать? – тут же поинтересовался Петрос.
Вечный, неизменный вопрос.
Симон рассмеялся.
– Петрос, – сказал я, стараясь напустить на себя серьезный вид, – не повтори этого в школе.
Он качнулся еще выше, усмехаясь. Едва ли не самым большим удовольствием для него было развеселить дядю.
