Я не осознавал объема доказательств, собранных Уго. И это еще без Диатессарона – он должен был появиться впереди, возможно, в последнем зале.
Петрос вдруг вырвался и закричал:
– Симон!
Я поднял глаза и увидел, что брат стремительно идет к нам, приближаясь, как хищная птица, – тонкий силуэт с развевающейся позади сутаной, похожей на крылья.
– Что случилось? – спросил я.
Его голубые глаза вращались от возбуждения. Он подхватил Петроса одной рукой, а второй уперся мене в спину, подталкивая обратно к служебному входу.
– Вчера вечером к Лучо в квартиру наведался посетитель, – понизив голос, произнес он. – Посланник от Роты, с новостями об Уго.
Я затаив дыхание ждал, что он скажет дальше. Римская Рота – второй по значимости суд католической церкви.
– Они созывают трибунал, – сказал брат.
И продолжил по-гречески, чтобы Петрос не понял, о чем идет речь:
– Судить убийцу Уго.
– Кого они арестовали?
Симон бросил на меня досадливый взгляд.
– Никого. Это канонический процесс.
Каноническое право. Свод законов церкви. Но ведь Рота большую часть времени занята рассмотрением прошений об аннулировании браков… Убийствами она никогда не занималась.
– Невозможно, – сказал я. – Кто это решил?
У Ватикана есть собственное гражданское право. Мы можем выносить приговор преступникам и отправлять их в итальянские тюрьмы. Вот как должно было рассматриваться убийство Уго. Но никак не по церковному закону.
– Не знаю, – шепотом ответил Симон. – Но к Лучо сегодня вечером приезжает друг с новостями. Думаю, тебе тоже надо прийти.
Я подергал себя за бороду. Нашим уголовным судом руководит светский человек, но канонические суды возглавляют священники. У меня в ушах эхом зазвучало предостережение Майкла Блэка: сюда приложил руку кто-то в сутане и он не отступит, пока не получит желаемого.
– Ладно, – сказал я Симону. – Приду.
Но моего брата уже что-то отвлекло. Служебная дверь музея открылась. На пороге стояли дон Диего и агент Мартелли.
Я помахал им рукой и крикнул:
– У нас все в порядке. Мне надо на минутку переговорить с братом.
Но Диего сказал:
– Отец Симон, вас просит к себе куратор.
Брат опустил Петроса и присел, чтобы обнять его. А мне шепотом сказал:
– Будь осторожен. Увидимся через несколько часов.
У «Казы» есть маленькая библиотека для гостей. Когда мы с Петросом вернулись в гостиницу, я взял свод законов, которые распространяются на всех римских католиков, – Codex Iuris Canonici, Кодекс канонического права, – и мы отправились в номер.
Кодекс и прилагающийся юридический комментарий занимают невероятный объем. По сравнению с ним Библия кажется пляжным чтивом. В моих руках лежал собранный воедино двухтысячелетний опыт разрешения повседневных церковных проблем. Сколько можно заплатить священнику за совершение обряда погребения? Допустимо ли жениться на протестантке? Может ли папа подать в отставку? Канон диктует, кто должен преподавать в католической школе, торговать церковным имуществом, снимать отлучение. Дело Уго подпадало под канон тысяча триста девяносто семь: «Того, кто совершает убийство, а также того, кто силой или обманом похищает, удерживает, калечит или тяжко ранит какого-либо человека, следует покарать». Однако в списке наказаний не упоминается тюрьма. И в этом главная сложность рассмотрения убийства Уго по церковному закону: убийца ни дня не проведет за решеткой, поскольку каноническое право не предусматривает такой меры, как тюремное заключение. Но если убийца – священник, то ему грозит наказание более страшное: низложение.
Светскому человеку трудно понять, в чем суровость запрета на священнослужение. Фраза «священник больше не священник» – звучит парадоксально, примерно как «бездетная мать» или «живой труп». То, что Бог дает человеку при рукоположении, никто из людей не в силах отменить. Поэтому низложенный священник в состоянии отправлять таинства и они даже считаются действительными, но ему запрещено это делать. Католикам-мирянам следует избегать месс, которые он проводит. Он не вправе читать проповедь или выслушивать исповедь, за исключением исповеди тех, кто находится на смертном одре. Он даже не может работать в семинарии или преподавать богословие в любой школе, не только католической. Такой приговор превращает нас в призраков, вот что придает ему силу. Он предписывает миру отрицать наше существование. Ни один светский суд не имеет такой силы над мирянами. Этот вердикт толкает многих священников на самоубийство. Возможно, здесь и скрывался ключ к развитию событий по делу Уго. Рассматривать дело в каноническом суде – значит не просто предоставить священникам контроль над результатами слушания. Это жестокий способ запугать подозреваемого священника.
– Петрос, – позвал я, – принеси из чемодана мои карточки для записей.
– Зачем?
– Надо кое в чем разобраться.
Петрос застонал. Хотя он был еще слишком мал, чтобы знать значения юридических терминов, он понимал: если Babbo надо кое в чем разобраться – он зароется в книги.
Поначалу эта работа выматывала. Пробелы в образовании казались мне катастрофическими. Каждый священник в семинарии изучает курс основ канонического права, но серьезное обучение начинается только на четвертом курсе, когда тему дипломной работы надо выбрать либо из теологии, либо из канонической юриспруденции. Никогда еще мне не казалось, что мой выбор теологии был так некстати.
– Запиши число, – сказал я Петросу. – Один, четыре, два, ноль.
Канон тысяча четыреста двадцать: «Каждый диоцезный епископ обязан назначить судебного викария или официала… отличного от генерального викария».
Я знал, как начинается канонический суд. В теории, обвинение расследует епископ. Если обвинение обоснованно, он созывает трибунал. Но в действительности все иначе. Епископ – человек занятой, и поэтому его работу выполняют помощники. Это особенно касалось Иоанна Павла, который отвечал не только за Римский диоцез, но и за церковь во всем мире. И который из подчиненных Иоанна Павла принимает решение? Ответ скрывался в этом каноне: особый помощник, отвечающий за юридические вопросы, священник, называющийся судебным викарием. Теперь, когда я знал название должности, можно было воспользоваться «Понтификальным ежегодником», чтобы найти имя того, кто занимает эту должность.
– А теперь, – сказал я, – напиши: один, четыре, два, пять. И волнистую черточку с цифрой три.
– А три – это в какую сторону? – задумчиво нахмурился Петрос.
Я потрепал его по волосам.
– Как В, только без вертикальной палочки.
Канон тысяча четыреста двадцать пять, параграф три, гласил: «Судебный викарий также назначает и судей». Получалось, что все судебное разбирательство находилось в руках одного человека, которого мы пока не знали. Мне стало любопытно, кто будет этими судьями, но передо мной стояла более важная цель: правдами и неправдами узнать, кто проходит ответчиком по делу об убийстве Уго.
