Церковные суды – заседания закрытые. Приход может так никогда и не узнать, что за преступление совершилось у них под носом, не то что услышать вердикт. Полезно будет знать имя судебного викария, но я все равно не смогу позвонить в его канцелярию и спросить, как продвигается расследование. К счастью, в нашей церкви всегда – без исключения – остается «бумажный след». И каноническое право говорило мне, что именно я должен искать.
– Один, семь, два, один, – сказал я Петросу. – Потом добавь звездочку. И внизу: один, пять, ноль, семь.
Я повторил для него каждое число, цифру за цифрой. Свод, как и Библия, перепрыгивал вперед и назад, каждая строчка отсылала к другим, отстоящим на сотни страниц. Канон тысяча семьсот двадцать один гласил: «Когда епископ решает, что набралось достаточно улик для начала судебного процесса, он просит укрепителя правосудия написать официальный обвинительный документ – исковое заявление, включающее в себя имя, фамилию и адрес обвиняемого». С этим каноном непосредственно связан канон тысяча пятьсот семь, который говорит, что исковое заявление должно быть разослано всем сторонам. Иными словами, исковое заявление – путь, которым известие о процессе может просочиться наружу, за пределы непосредственного окружения епископа. Если к Лучо приходит друг с информацией о суде, можно сделать вывод, что исковое заявление разослано. И я знаю, куда наверняка отправили одну копию. Безопасность его святейшества требовала, чтобы швейцарских гвардейцев извещали о любых опасных личностях на ватиканской земле.
– Петрос, – сказал я, – перевяжи эти карточки резинкой. Пожалуй, мы закончили.
Я набрал телефонный номер.
– Алекс? – ответил Лео. – У вас ничего не случилось?
Я рассказал то, что выяснил, и спросил:
– Ты не слышал никакого имени?
– Нет. Ничего.
– Но тебе наверняка велели за кем-нибудь следить?
– Нет.
Этого я не ожидал. Если исковое заявление разослано, убийца Уго знает, что его преследуют. А его даже никто не ищет.
– Я сделаю пару звонков, – пообещал Лео, чтобы успокоить меня. – Поговорю с гвардейцами, которые дворец охраняют. Может быть, они получали другие приказы.
Но у Лео было достаточно высокое звание, так что вряд ли приказы шли через его голову. Я уже собрался снова вгрызться в свод законов, но меня отвлек звук в прихожей. Шуршащий звук оттого, что под дверь что-то подсунули.
– Лео, погоди-ка, – сказал я.
Конверт. На лицевой стороне написано мое имя. Почерк показался мне смутно знакомым.
Открыв конверт, я увидел одну только фотографию. На ней красовался фасад «Казы», и из дверей выходил восточный священник.
Я ахнул.
– Что случилось? – спросил Лео.
Этим восточным священником был я.
Фотографию сделали вчера. Тот, кто снимал, стоял на другой стороне дворика.
На обороте я прочел надпись, сделанную тем же самым почерком.
«Скажи нам, что прятал Ногара».
И ниже – номер телефона.
Я, пошатываясь, добрался до двери.
– Агент Мартелли!
Где-то вдалеке открывались двери лифта. Я повернулся на звук и увидел подол черной сутаны, исчезающей в кабине. Это был священник, и он уходил.
Я повернулся в другую сторону.
– Мартелли!!!
Но этот конец коридора пустовал. Мартелли ушел.
У лифта стояла группа восточных священников. Они с тревогой глазели на меня.
Сзади за сутану меня потянул Петрос. Без лишних слов я взял его на руки и побежал к ближайшей лестнице.
– Что случилось? – крикнул он.
– Ничего. Все в порядке.
Я потянул ручку двери, ведущей на лестницу, но та не поворачивалась. Дверь заперли.
Мы вернулись в номер и закрылись на замок. Я позвонил Симону на мобильный, но, видимо, в музеях сеть не ловится. Тогда я набрал номер управления жандармерии.
– Pronto. Gendarmeria
[12].
– Офицер, – поспешно выпалил я, – говорит отец Андреу. Ко мне приставили охранника, но он исчез. Мне требуется помощь.
– Да, святой отец. Конечно. Одну минуту.
Но, вернувшись на линию, он сказал:
– Простите. На ваше имя не значится никакой охраны.
– Это ошибка. Я… Мне нужно найти агента Мартелли.
– Мартелли здесь. Пожалуйста, побудьте на линии.
Я застыл. Голос, который зазвучал из трубки, не вызывал сомнений.
– Мартелли слушает.
– Агент, – неуверенно начал я, – это отец Андреу. Где вы?
– У себя за столом, – отрезал он. – Ваша охрана снята.
– Не понимаю. Что-то происходит. Нам нужна ваша помощь. Пожалуйста, вернитесь в «Казу».
– Извините, святой отец. Вам придется позвать местную охрану, как всем остальным гостям.
И трубка замолчала.
Петрос ошарашенно смотрел, как я собираю вещи.
– Babbo, куда мы идем?
– К prozio Лучо.
Я позвонил в апартаменты Лучо, и дон Диего поехал к нам. Он должен был проводить нас в апартаменты во дворце моего дяди.
– Что случилось? – спросил Петрос, вцепившись мне в руку.
– Я не знаю. Лучше помоги собрать сумку.
Через десять минут в дверь постучали. В глазок я увидел Диего и незнакомого швейцарского гвардейца. Я отпер дверь.
– Отец Алекс, – сказал Диего, – это капитан Фуррер.
– Что произошло, святой отец? – спросил Фуррер.
– Кто-то подсунул мне под дверь послание.
Он покачал головой.
– Невозможно. Проход на этот этаж запрещен.
Я показал конверт, но капитан даже не взглянул на него.
– Лестницы охраняются, – сказал он, – а лифтеры доставляют на этот этаж только тех, у кого есть ключ от номера.
Так вот что вчера имела в виду монахиня, когда говорила о принятых сестрами предосторожностях.
– Я видел священника в сутане, он садился в лифт, – сказал я.
– Должно быть другое объяснение, – ответил Фуррер. – Разберемся, когда выйдем.
Диего протянул к нам руки, предлагая взять сумки. Петрос, по-другому понявший этот жест, побежал к нему обниматься. Диего озадаченно глянул через плечо на меня, молча спрашивая, где наш жандармский эскорт. Восточные священники в коридоре всё смотрели в мою сторону.
Монахиня за стойкой администратора была одета в черный хабит.
– Да, это я принесла конверт, – сказала она. – А в чем дело?
