После обеда наступило умиротворение. Петрос с Диего смотрели вечерние новости. Я нашел ватиканский ежегодник. Пролистав тысячу триста страниц, я наконец нашел страницу, озаглавленную: «Викариат города-государства Ватикан» – особый административный орган нашей крошечной страны. В этом разделе обязательно должно найтись имя судебного викария.
К моему удивлению, пост оказался вакантен. Все решения принимались нашим генеральным викарием, кардиналом по фамилии Галуппо. И от первых же слов биографии кардинала Галуппо мне стало тревожно.
«Родился в архидиоцезе Турина».
Человек, курирующий судебное разбирательство по делу Уго, – родом из города плащаницы! Возможно ли такое совпадение? Второй туринский кардинал, которого я знал, – начальник Симона, кардинал-госсекретарь, и на него тоже пала тень убийства Уго: по номеру на обороте фотографии, которую прислали мне в «Казу», можно было дозвониться в секретариат, а Майкл сказал, что избивали его, как он подозревает, секретариатские священники.
Связи между земляками в этом городе имеют большое значение, и сосредоточены они в руках кардиналов. Иоанн Павел не мог вывезти плащаницу из часовни без ведома кардинала Полетто, архиепископа Турина, а первыми, кого оповестил Полетто, скорее всего, были его коллеги-кардиналы из архидиоцеза.
Могла ли смерть Уго сводиться к таким мелочным причинам, как чувства нескольких могущественных людей, связанные с вывозом реликвии из их родного города? Солнце садилось, деревья внизу почернели от устраивающихся на ночлег птиц и зазвенели от их вечерней болтовни. В половине восьмого зазвонил телефон. Я услышал, как Диего сказал:
– Скажите ему, чтобы поднимался.
Лучо с мрачным видом появился из спальни, шаркая и опираясь на четырехногую трость. Монахини принесли в соседнюю комнату кувшин ледяной воды, оставили на столе и удалились.
В дверь настойчиво постучали. Диего пошел открывать, а Симон прикрыл глаза и вздохнул.
Вошедший оказался старым католическим священником, которого я не узнал.
– Входите, монсеньор, – произнес Диего.
Старик обратился к Симону по имени, потом повернулся ко мне и сказал:
– Вы – отец Александр Андреу? Ваш брат говорил, что вы тоже будете присутствовать.
Он протянул мне руку для рукопожатия, потом заметил в глубине комнаты Лучо и, тяжело ступая, направился к нему. Я глянул на брата, пытаясь понять, кто такой монсеньор, коллега ли он Симона по секретариату, но тот никак не отреагировал.
Лучо сел в библиотеке, за длинным столом, сверху обитым красным бархатом, а по бокам закрытым полосой красного шелка. Скромная копия обстановки папского дворца. Монсеньор сел в предложенное хозяином кресло и положил на стол портфель. Мы с Симоном вошли в библиотеку следом за гостем.
– Диего, – сказал дядя, – у меня все. Если кто-то будет звонить, пожалуйста, скажите, что я занят.
Не дожидаясь моей просьбы, Диего забрал с собой Петроса. Мы остались вчетвером.
– Александр, – сказал Лучо, – это монсеньор Миньятто, мой старый товарищ по семинарии. Сейчас работает в Роте. Вче ра вечером мы получили важные известия, и я попросил его известить мою семью о том, чего нам ждать дальше.
Миньятто чуть склонил голову. Дядю вечно окружали престарелые священники, которые пытались оказаться полезны нашей семье, в надежде, что Лучо обеспечит их старость. Интересно, каковы мотивы у этого человека? Титул «монсеньор» – лишь на полшага выше по карьерной лестнице, чем священник.
В большинстве диоцезов этот титул – повод для гордости, но здесь, для человека возраста Миньятто, он, скорее, признак неудачника. Утешительный приз для того, кто не смог дослужиться до епископа. К Симону начнут обращаться «монсеньор» в следующем году – обычное повышение по службе после пяти лет работы в секретариате.
С многозначительным видом, свойственным адвокатам, Миньятто один за другим выложил на стол три листа бумаги, после чего защелкнул портфель. Адвокат Роты стоял намного ниже по рангу, чем кардинал, но сутана Миньятто выглядела дорогой и сшитой на заказ, не чета тем, что я заказывал себе по каталогам товаров для священнослужителей. Монсеньоры его ранга пользовались почетным правом носить пурпурные пояс и пуговицы вместо черных, чтобы отличаться от обычных священников. Восточные католики считали это мелкими причудами – у титула монсеньора, не говоря уже о цвете его пуговиц, нет никакого библейского обоснования, – и тем не менее неуютно было чувствовать себя единственным греческим священником в одном помещении с пре успевающими римскими католиками.
– Отец Андреу, – Миньятто повернулся ко мне, – начнем с вашего случая.
– Какого случая? – удивился я.
– Дон Диего говорит, что сегодня вы лишились полицейского сопровождения. Хотите знать почему?
Я жадно кивнул.
Миньятто подвинул мне бумагу, похожую на полицейский рапорт.
– Они дважды осмотрели вашу квартиру, – сказал он. – И не нашли следов насильственного вторжения.
– Не понимаю.
– Они полагают, что ваша экономка солгала. Взлома не было.
– Что?!
Глаза Миньятто ни на секунду не отрывались от моих.
– Они считают, что все повреждения в вашей квартире – инсценировка.
Я повернулся к Симону, но тот напустил на себя вид дипломата, приученного не выказывать удивления. Дядя Лучо поднял палец, призывая меня сдержать недоверие.
– Это имеет весьма большое значение в деле убийства Ногары, – сказал Миньятто, – поскольку ход следствия зависит от происшествия у вас в квартире. Если был взлом, то вы и ваш брат – потерпевшие и мы имеем дело не с одним, а с двумя преступлениями. В отсутствие взлома у нас остается только то, что произошло в Кастель-Гандольфо.
– Но почему? – Я старался говорить спокойно. – Почему они думают, что она могла лгать о подобных вещах?
– Потому что так ей велел ваш брат.
– Как вы сказали? – Я с трудом скрывал изумление.
– Следствие считает, что она разыграла незаконное вторжение, чтобы отвлечь внимание от происшествия в Кастель-Гандольфо.
Я еще раз посмотрел на Симона. Он разглядывал свои руки. Беседа свернула совсем в иное русло, чем я ожидал.
– Симон, – сказал я, – что, по их мнению, произошло в Кастель-Гандольфо?
Он провел рукой по губам.
– Алли, я хотел тебе сказать еще в Музеях. Но там был Петрос.
– Что ты хотел мне сказать?
Брат выпрямился. Даже сидя в кресле, он казался величественным. И печаль в глазах лишь подчеркивала это величие.
– Судебное разбирательство – против меня, – сказал он. – Меня обвиняют в убийстве Уго.
Глава 14
Я похолодел. Меня словно выпотрошили. Показалось, что подо мной разверзлась дыра и к ней заскользило все окружающее. И туда, не в силах удержаться, падал и я сам.
