Многоуважаемый преподобный монсеньор Миньятто!
Спешу подтвердить получение Вашего запроса личного дела преп. Симона Андреу. Однако в настоящее время затребованная Вами информация не может быть найдена в общих архивах Государственного секретариата и, таким образом, не может быть предоставлена.
С наилучшими пожеланиями, остаюсь искренне преданным Вам в Господе,
Стефано Аннибале.
Я перевернул страницу, в надежде увидеть что-то еще.
– Не понимаю.
– Досье нет.
– Как такое возможно?
– Это невозможно. Просто кто-то не хочет, чтобы его видели.
Я бросил бумагу на стол.
– Как мы можем выстраивать защиту, не видя свидетельств?
– Если досье пропало, – Миньятто многозначительно поднял палец, – то его не смогут увидеть и судьи.
– А что, если досье помогло бы Симону?
Миньятто прижал к губам старую перьевую ручку.
– Я задавал себе тот же вопрос. До тех пор, пока двадцать минут назад у меня не состоялся телефонный разговор с секретарем трибунала. Похоже, личное дело вашего брата – не единственное пропавшее свидетельство.
Его глаза вспыхнули, когда он подвинул ко мне копию заявления, держа палец на одной строчке.
– Вы шутите, – проговорил я.
– Видео с камер наблюдения больше нет, – раскрыв вторую ладонь, сказал Миньятто.
Я не мог оторвать взгляда от напечатанных слов. К горлу подступила дурнота.
– Вы представить себе не можете, как меня беспокоило это видео, – продолжил монсеньор. – Любая подробность, противоречащая свидетельству вашего брата, стала бы изобличающим доказательством.
– Так где же запись?
– Ищут, конечно. Затерялась где-то на полпути между Кастель-Гандольфо и моим кабинетом.
Он поднял брови, ожидая реакции.
– Это ведь хорошая новость, правда? – неуверенно спросил я.
– Я бы сказал, что да, – усмехнулся он.
Потом его улыбка погасла. А взгляд стал острым.
– Святой отец, я хочу вам кое-что предложить. И мне нужно услышать ваш искренний ответ.
– Конечно.
– Я думаю, что у вашего брата есть друг наверху. Ангел-хранитель. Его защищает кто-то, имеющий доступ к свидетельствам.
– Кто?
– Это вы мне скажите. Крайне важно, чтобы я знал наших друзей.
– Понятия не имею, кто хотя бы имел возможность это сделать.
Миньятто дергал мочку уха и ждал.
– Вы считаете, что это – мой дядя?
– Разве нет?
Я потрясенно умолк.
– Разве смотрители Кастель-Гандольфо подчиняются не ему? – настойчиво продолжал Миньятто.
– Возможно. Но он не мог сделать так, чтобы досье исчезло из секретариата. И вы вчера видели, в каком дядя состоянии.
– Есть о чем задуматься. – Монсеньор пожал плечами, словно говоря, что моего дядю недооценивать не стоит.
Я глянул на заявление. Без видеозаписи и досье дело против Симона стремительно разваливалось. Исчезли две трети прямых свидетельств.
– Остаются ли другие основания для судебного разбирательства? – спросил я.
Миньятто еще более посерьезнел.
– К сожалению, не все события со вчерашнего вечера развивались позитивно. Вы, возможно, помните, что в исковом заявлении упомянута аудиозапись, оставленная Ногарой на автоответчике в нунциатуре. Я еще не прослушал сообщение, но укрепитель правосудия – обвинитель – считает, что это важное свидетельство против вашего брата.
– Почему вы его еще не прослушали?
– Потому что я подавал прошение в суд о проведении судебной экспертизы останков Ногары.
– Что это значит?
– То, что я пытаюсь выиграть для нас несколько лишних дней на подготовку. Сообщение, возможно, и было оставлено Ногарой, но…
– Если сообщение действительно от Уго, то беспокоиться нечего. Уго и Симон были близкими друзьями.
Миньятто нахмурился.
– Святой отец, в этой улике есть некоторая странность, ко торая заставляет меня относиться к ней с настороженностью.
– И что же это?
Монсеньор провел пальцами по краю столешницы и на мгновение отвел глаза.
– Ногара оставил вашему брату голосовое сообщение на личный телефон в его квартире при посольстве. Каким-то образом была сделана запись этого сообщения. Похоже, что кто-то прослушивал телефон вашего брата.
Мне стало не по себе.
– Монсеньор…
– Я понимаю, – быстро продолжил Миньятто, – это может укрепить ваши подозрения в том, что ваш брат был мишенью. Но хочу предостеречь вас от преждевременных выводов. Я не претендую на понимание способов работы секретариата, но такие записи могут оказаться обычной практикой. Мы оба понимаем, что в реальности священники секретариата редко разговаривают по открытой линии и вряд ли ожидают соблюдения неприкосновенности своей частной жизни. Пока мы не получим дополнительную информацию, беспокоиться об этой записи нет причины.
– Монсеньор, вы должны заставить судей не рассматривать голосовое сообщение. Наверняка существует некое правило насчет нечестно добытых улик.
– Может быть, она добыта честно. Телефоны секретариата – собственность нунциатуры, как, возможно, и система голосовой почты и автоответчик, на котором оставлено сообщение. В любом случае факт тот, что судьи уже приняли решение. Они приобщают запись к делу.
– Почему? – растерялся я.
Миньятто поднял обе ладони, призывая к спокойствию.
– Прошу вас помнить, – сказал он, – что это не гражданское право. В нашей системе следствия высшая цель – не защита прав обвиняемого, а поиск истины. Информация, обладающая доказательной силой, даже если она добыта незаконным путем, должна быть принята трибуналом во внимание.
– И что еще тогда они могут сделать Симону? Все, что захотят? – вскипел я. – Вы считаете, все это справедливо и нормально?
– Это справедливо. Но сам факт рассмотрения дела об убийстве в каноническом суде – уже не нормален.
– Тогда кто сделал запись?
– Уверяю вас, я пытаюсь это выяснить.
Майкл сказал, что до того, как его избили, за ним до аэропорта ехали священники из нунциатуры. Слишком много нитей вело к секретариату.
– Прошу вас, предоставьте это мне. – Миньятто подался вперед. – Сейчас нам необходимо обсудить другой вопрос. Как я уже говорил вчера вечером, защита может приглашать своих свидетелей, хотя трибунал не обязан выслушивать их показания. Поскольку на кону священнический сан вашего брата, я надеюсь убедить судей выслушать свидетелей, дающих показания о репутации обвиняемого. Вы бы очень помогли мне, если бы предоставили список кандидатов. Чем весомее имена, тем лучше.
