Я нашел номер Майкла в списке исходящих звонков, но, когда набрал его, никто не ответил.
– Майкл, – взволнованно начал я голосовое сообщение. – Это Алекс Андреу. Пожалуйста, перезвоните мне. Мне нужно поговорить с вами о Румынии.
Памятуя о том, что попросил Миньятто, я добавил:
– Симон в беде. Нам нужна ваша помощь. Пожалуйста, позвоните как можно скорее.
Я оставил свой номер телефона, но не упомянул, что мне придется просить Майкла прилететь в Рим. Слишком рано, дело более деликатное, чем я считал. Может, Майкл всего несколько недель назад и работал мирно с моим братом, но происшествие в аэропорту, видимо, все изменило. По телефону мне показалось, что Майкл слишком враждебно настроен по отношению к Симону: слишком быстро заявил, что именно Симон ответствен за страдания, которые остальным пришлось вынести.
Вернулся Диего, держа в руках лэптоп, как открытую книгу.
– Вот календарь.
Я внимательно вгляделся в экран.
– Это все? Вы уверены?
Диего кивнул.
Странно: все лето Казина пустовала.
– Когда следующая встреча Папской академии? – спросил я.
– В следующем месяце приходит рабочая группа, обсуждает конфликты в международных водах, – сказал Диего.
После открытия выставки Уго пройдет довольно много времени.
– У вас есть список участников? – на всякий случай спросил я.
– К завтрашнему дню могу раздобыть.
– Спасибо, Диего.
Как только он ушел, зазвонил мой мобильный.
«Майкл», – подумал я.
Но номер был местный.
– Отец Андреу? – спросил голос.
Миньятто. Кажется, чем-то потрясен.
– У вас все в порядке? – осведомился я.
– Я только что узнал. Суд начинается завтра!
– Что?!
– Я не знаю, откуда идут приказания. Но мне нужно, чтобы вы немедленно нашли брата.
Глава 22
Диего согласился присмотреть за Петросом, а я немедленно отправился к казармам швейцарской гвардии. Но на ступенях дворца Лучо чуть не столкнулся с Лео.
– Пошли! – сказал он. – У меня для тебя кое-что есть. Иди за мной.
Пылал клонящийся к вечеру день. Злая жара римского лета пекла сутану. Я не понимал, как сюда добежал Лео в полной униформе, с беретом в руке и с восемью фунтами ленточек, привязанных веревочками. Но он еще и подгонял меня, чтобы я двигался живее.
– Смена караула, – сказал он. – Надо появиться там, пока он не ушел.
– Кто? – спросил я.
– Шевели ногами!
Мы пересекли полстраны и оказались недалеко от ворот Святой Анны, пограничного пункта – им пользовались прибывающие из Рима работники и местные жители. Сюда протянулось восточное крыло папского дворца, завершалось оно мас сивной башней Ватиканского банка, которая в этот час отбрасывала длинную тень. Немного не доходя до банка мы и остановились.
Огромная крепостная стена скрывала одно из самых странных мест в нашей стране. За стеной притаилась часть дворца, настолько закрытая для посторонних, что даже жители города никогда ее не видели. Там, наверху, в частных покоях, жил Иоанн Павел. Автомобиль, желающий проехать к его апартаментам, должен был миновать охраняемые ворота в одной восьмой мили к западу отсюда, пройти через туннели и пропускные пункты, пересечь патрулируемый двор секретариата и въехать во второй двор, напротив которого мы с Лео и стояли. Путь в него преграждали запертые на замок деревянные ворота. Дальнейшей процедуры я не знал, поскольку даже не видел, как выглядит двор изнутри. Сто лет назад часть Ватикана около выхода из дворца занимали вражеские войска, и поэтому папа Пий Десятый пробил ход непосредственно в стене, к тому месту, где стояли сейчас мы с Лео. Хотел ли папа облегчить дворцовым работникам дорогу домой, в город, или сделать для себя прямой выход в Сады, я не знал, но сегодня этот проход представлял собой самую большую брешь в окружающем папу защитном коконе системы безопасности. Внутри туннеля установлены железные ворота, а пикеты швейцарской гвардии несут здесь круглосуточное дежурство. Должно быть, к одному из этих гвардейцев мы и пришли.
– Сюда, – сказал Лео, рукой поманив меня в туннель.
Внутри оказалось темно и прохладно. Я поглядел вверх по лестнице. На фоне железной решетки вырисовывались силуэты четырех человек. Лео дал мне знак остановиться.
Над нами две пары гвардейцев менялись местами. Начиналась вторая смена. Когда сменившиеся начали спускаться, Лео сказал:
– Разрешите вопрос, капрал Эггер!
Оба силуэта остановились.
– О чем? – резко спросил первый.
– Это отец Андреу, – сообщил ему Лео.
Щелкнул фонарик. Луч света заплясал по моему лицу. Человек, который, видимо, и был капралом Эггером, повернулся к Лео и сказал:
– Нет, это не он.
В отсвете фонарика я ненадолго увидел лицо капрала. И смутно узнал его. Я понял, почему Лео привел меня сюда.
– Вы подумали о моем брате, – сказал я. – Его зовут Симон. Я – Алекс Андреу.
– Симон – ваш брат? – после долгого колебания спросил Эггер.
Шесть лет назад, когда один гвардеец застрелился в казарме из табельного оружия, Симон вызвался оказывать психологическую поддержку любому, кто также мог находиться в группе риска. Тогда командир указал ему на Эггера. Брат проработал с ним больше года и, если верить Лео, стал единственным в стране человеком, которого, помимо Иоанна Павла, Эггер дал бы себе труд защищать.
– Согласен, – с каменным лицом произнес Эггер.
Остальные охранники говорили коротко, по-военному. Голос же Эггера казался бесцветным.
– Вчера ночью, – начал Лео, – один жандарм стоял на посту рядом с железнодорожным управлением и видел, как у Губернаторского дворца отец Андреу садится в машину. Жандарм сказал, что они поехали в сторону базилики. Направо, к воротам, не повернули, поэтому он считает, что они поехали налево, к пьяцца дель Форно.
Видимо, машина везла Симона под домашний арест. А Лео выслеживал, куда его повезли.
– Капитан Люстенбергер сказал мне, – продолжил Лео, – что вчера вечером вы стояли на дежурстве у первых ворот. Это правда?
Эггер поскреб пальцем уголок рта и кивнул.
– То есть, если машина двигалась через пьяцца дель Форно и вы стояли на первом посту, значит она проехала прямо перед вами.
Эггер повернулся ко мне.
– Я не знаю. И ни в одной машине отца Симона не видел.
– Одну минуточку, – перебил Лео, постучав по его груди. – Я вам совершенно точно говорю, что он был в той машине. Так вы видели ее или нет? Это было где-то… – Он достал из кармана клочок бумаги и посветил на него фонариком. – В восемь вечера.
