Изображение было зернистым и без звука. Сперва ничего не двигалось. Но я сразу узнал место.
– Запись сделана камерой, находившейся ближе всего к машине убитого. Менее ста футов от места, где нашли тело.
По шоссе проплывала машина. Ритмично покачивалась ветка дерева. Вдалеке стремительно летели по небу темные облака. Приближалась буря. Я смотрел, и в душе нарастало тревожное предчувствие.
Внезапно на экране появился силуэт. Фальконе нажал кнопку на пульте дистанционного управления. Изображение застыло.
Уго. Живой. Шел по экрану слева направо, вдоль ворот. Увидев его, я вздрогнул – каким-то одиноким и потерянным он мне показался.
– Ногара идет в южном направлении, – прокомментировал Фальконе. – Удаляясь от виллы и приближаясь к своему автомобилю. – Он указал на цифру в правом нижнем углу экрана. – Прошу обратить внимание.
16:48. Без двенадцати минут пять.
Я попробовал сориентироваться. Уго уходил от Симона и собрания православных священников. Как будто собирался уехать из Кастель-Гандольфо на машине. Видимо, вскоре после последнего разговора с Симоном по телефону.
Фальконе снова запустил запись. Уго пошел по экрану дальше. Если воспроизведение не ускоренное, то он шел быстро. Затем, в то мгновение, когда Уго исчез из нашего поля зрения, Фальконе снова показал на время. Все еще без двенадцати пять.
Коммандер перемотал запись вперед. Ветки бешено задвигались. Медленно падавшие листья понеслись наперегонки.
– Смотрите внимательно, – сказал Фальконе, возвращая просмотр на нормальную скорость.
В кадр вошел новый силуэт – намного крупнее, чем Ногара. На секунду он оставался всего лишь силуэтом в затухающем свете, но все в зале смогли его опознать.
– Без десяти пять, – сказал Фальконе.
Симон бежал за Уго. Через несколько секунд он исчез.
Фальконе остановил запись. Миньятто, не глядя в блокнот, огромными буквами записал: «ДВЕ МИНУТЫ».
Общее время, которое разделяло Уго и Симона.
– Вот информация из нашего рапорта о происшествии, – сказал Фальконе, вернувшись к своим записям. – Цитирую. Бракко: «Святой отец, когда вы обнаружили доктора Ногару, в каком состоянии он находился?» Андреу: «Не двигался». Бракко: «Он был застрелен?» Андреу: «Да». Бракко: «Вы слышали или видели что-либо, когда шли к нему?» Андреу: «Нет. Ничего».
Фальконе поднял голову и молча показал на экран.
Симон солгал полиции.
Судьи снова прокрутили запись. Потом и в третий раз – по настоянию Миньятто. Он хотел посмотреть ее со звуком. Потом без быстрой перемотки. Хотел увидеть фрагмент непосредственно перед и непосредственно после увиденного. Может быть, он считал, что это притупит потрясение судей. Что от повторения смягчится удар. Но они понимали: защита ищет решение. Миньятто выигрывает время, надеясь прийти в себя и придумать что-нибудь получше. Я смотрел на него и видел человека, отчаянно молотящего руками по воде, чтобы не утонуть.
Каждый просмотр записи добавлял что-то новое, отчего становилось только хуже. Как только включили звук, стал слышен выстрел. Не мог не слышать его и Симон. Все было как на ладони. Кардинал Бойя знал: это видео – его козырная карта.
– Монсеньоры, – проговорил ошарашенный Миньятто, – мы можем посмотреть запись еще один раз?
– Нет, – сказал председатель. – Достаточно.
– Но, монсеньор…
– Нет.
К удивлению судей, Миньятто обратился напрямую к Фальконе.
– Коммандер, – срывающимся голосом сказал он, – пожалуйста, расскажите, что, по вашему мнению, произошло после того, как мимо камеры прошел отец Андреу.
– Монсеньор! Сядьте на место! – одернул его старый судья.
Но главный судья рукой остановил коллегу.
– Вы хотите сказать, что отец Андреу проследовал за Ногарой к его машине? – продолжил Миньятто. – А потом разбил окно, чтобы забрать пистолет, и убил его?
Фальконе флегматично молчал. Он не обязан был отвечать на вопросы от адвокатов.
– Инспектор, – сказал главный судья, – вы можете ответить.
Фальконе откашлялся.
– Отец Андреу знал, что у Ногары есть оружие. Он знал, где оно находится. Резонно предположить, что…
Миньятто перебил его, замахав рукой:
– Нет! Это предположение! Вы только допускаете, что отец Андреу знал об оружии. Но, инспектор, это крайне важно! На кон поставлен священнический сан этого человека. Если отец Андреу не знал, что у Ногары есть оружие, то, естественно, он не мог увидеть под сиденьем ящика. И не стал бы разбивать стекло, чтобы достать то, о существовании чего не подозревал. Пожалуйста, можно поточнее? Вы делаете лишь предположение.
– Не делаю, – продолжил Фальконе, не меняя тона. – Один швейцарский гвардеец признался, что консультировал Ногару относительно модели оружия и пистолетного ящика, которые ему следует купить. Просил его об этой консультации отец Андреу.
Меня словно прибили к стулу. Я знал, у какого швейцарского гвардейца Симон мог попросить совета.
– И тем не менее, – неуверенно нащупывал свою линию Миньятто, – вопрос… вопрос в последовательности событий: вы говорите, что отец Андреу разбил окно, потом достал пистолет и наконец застрелил доктора Ногару?
– Верно.
– Тогда, монсеньоры, – сказал Миньятто, и рука у него тряслась, – я настаиваю, чтобы вы еще раз пустили видео. Но на сей раз, вместо того чтобы смотреть его, пожалуйста, закройте глаза.
Был звук. Почти в самом конце записи я услышал приглушенный шум, не похожий на звук отдаленного выстрела. Я не мог понять, что это. Например, далекий скрип тормозов автомобиля на шоссе. Клацание металлических звеньев ограждения, принявших удар. Но с закрытыми глазами я бы сказал, что это больше всего напоминало звук разбивающегося стекла.
Я понял, куда клонит Миньятто. Если это разбившееся окно автомобиля, то звуки идут не в том порядке: выстрел, и только потом – звон стекла.
Миньятто попросил Фальконе остановить пленку. Тишина в зале суда наполнялась недоумением.
– Что это значит, монсеньор? – проскрипел старый судья.
Все взгляды устремились на Миньятто.
– Я не знаю, – сказал он.
– Это звук может быть чем угодно, – отметил судья.
– В том числе – свидетельством невиновности отца Андреу! – с чувством произнес Миньятто.
– Улика ясна, – пренебрежительно проворчал Фальконе.
Однако ошибку он признавал.
– Нет, – тихо сказал архиепископ Новак. – Не ясна.
Миньятто глянул на часы и сказал:
– Монсеньоры, я прошу перерыва.
– Почему? – спросил председатель.
