Лыков занес сведения в записную книжку и спросил:
– Это все?
– Это все.
– Благодарю.
Алексей Николаевич перевел взгляд на Кузубова и добавил:
– В рапорте министру непременно упомяну про полезное содействие вашего управления.
До конца дня он успел встретиться еще с несколькими людьми. В частности с Трачевским. Сыщик сначала поручил эту беседу Олтаржевскому, но потом передумал. Тот близкий друг покойного, лучше узнать все из первых рук.
Уже немолодой и почти лысый историк принял сыщика настороженно. Но когда узнал, что разговор пойдет о Михаиле Филиппове, смягчился. Было видно, что профессор относится к покойному ученому с большим уважением.
Он так и начал:
– Как жаль! Если бы вы знали, какая это потеря для русской науки!
– А он не разбрасывался, Александр Семенович? Вроде бы время энциклопедистов прошло. Плиний Старший мог в одиночку описать все доступные античному миру знания. Но сейчас, в начале двадцатого века…
– Нет, – живо возразил Трачевский, – не разбрасывался. Просто Михаил Михайлович был слишком многогранен, слишком талантлив. Его хватало и на химию, и на философию, и на политическую экономику.
– И на создание нового страшного оружия…
– Вот вы о чем хотели поговорить, – погрустнел профессор. – А я гадаю, что понадобилось чиновнику особых поручений Департамента полиции? Ну давайте про оружие.
– Это было серьезно? – задал сыщик главный вопрос.
– В каком смысле?
– Ну, «взрыв по телеграмме». Кинуть энергию бомбы за тысячу верст! Никому еще не удавалось.
– Сам я, понятно, таких штук не видел, – ответил Трачевский. Он говорил медленно, обдумывая каждое слово. – Но верю Михаилу Михайловичу. Он не мальчишка, не фантазер, чтобы трепать языком. Если сказал, что получил результат в эксперименте, значит, так и было.
– От эксперимента до работающего образца дистанция огромного размера, – мягко возразил сыщик.
– Я историк, судить мне трудно. Но вот что сказал мне доктор Филиппов за неделю до смерти. Он заявил буквально следующее: я сделал открытие. Настоящее, которое перевернет общество. Это больше, чем открытие, это революция. И если бы вы знали, как все просто, как изумительно дешево. Удивительно, как до сих пор не догадались другие.
– Что именно заставило его так заявить? Он провел какой-то новый, особенно успешный опыт?
– Да, Михаил Михайлович только что вернулся из Риги. И весь сиял!
– Вы, случайно, не знаете, с каким из заводов он там работал? Где делались приборы?
Трачевский подумал, затем затряс головой:
– Эх, годы, годы… Раньше я помнил наизусть целые томы научных сочинений. А сейчас? Филиппов называл место. Где-то на окраине. На какой-то дамбе.
– Выгонная дамба?
– Кажется, да.
– А не помните, какая? В Риге их две – Первая и Вторая.
– На Второй вроде бы.
– Может, и завод вспомните? Хотя бы какой он был, механический или химический?
– Химический, – твердо ответил историк. – Именно химический, потому что Михаил Михайлович называл его директора коллегой.
– Очень хорошо. В Риге на Второй Выгонной дамбе находятся три химических предприятия. Самое большое из них – завод Рутенберга.
– Точно! – обрадовался собеседник. – Рутенберг, именно эту фамилию упоминал Филиппов. Но так зовут владельца, а Михаил Михайлович работал с директором-распорядителем. И говорил, что тот очень близко принимает его исследования. Весьма помогает с приборами, с оснасткой. На русских заводах таких ему никто бы не изготовил.
Очень близко принимает, убийственно близко, чуть не сказал сыщик. Но продолжил расспросы. Однако больше ничего важного Трачевский вспомнить не смог. И про Теслу не добавил. Мелькало имя, и не более того. Поблагодарив профессора за беседу, Алексей Николаевич отправился в здание МВД на Фонтанке. К этому времени он окончательно решил переговорить с Дурново, хотя ему настойчиво советовали не делать этого.
Коллежский советник позвонил из вестибюля товарищу министра на прямой телефон и попросил о встрече. Дурново не удивился, и это был плохой знак. Значит, тайного советника уже известили…
Сановник назначил прием на семь пополудни. Когда Лыков вошел в обширный кабинет, хозяин встал, вышел на середину и протянул руку. Потом указал на два кресла в углу. А когда они оба сели, первый начал разговор.
– Я осведомлен о теме беседы, Алексей Николаевич. Вы хотите знать, почему я приказал ликвидировать оборудование и бумаги Филиппова. Так?
– Да. И еще почему вы не известили об этом Вячеслава Константиновича.
– Вы пока не докладывали ему об этом?
– Нет. Хочу сначала услышать ваши объяснения. Вдруг в результате и докладывать не придется.
– Вот и промолчите, – со значением сказал Дурново, пристально глядя в лицо Лыкова своими ястребиными глазами.
– Промолчать?
– Да. Хотя бы до конца августа. Такая у меня к вам просьба.
– А что случится потом? – с вызовом спросил коллежский советник. – Подполковник Сазонов предложил мне дождаться, пока Плеве взорвут и вопрос исчезнет сам собой. Вы не это ли имеете в виду, Петр Николаевич?
Он знал Дурново много лет, уважал его и никогда еще не позволял себе говорить с этим человеком в таком тоне. Но то, как начался разговор, сильно не понравилось сыщику.
Однако Дурново и не думал обижаться. Более того, он ответил совершенно равнодушно:
– Конечно, его убьют. И правильно сделают.
– Петр Николаевич, что вы такое говорите?!
– А что я говорю? Чистую правду. Нельзя же воевать с целой страной. Это глупо. И для дела не полезно. Такой политикой Плеве оказывает медвежью услугу своему государю.
– Но…
– Алексей Николаевич! – Дурново стукнул кулаком по подлокотнику. – Вы же умный человек. И в душе согласны со мной. Разве не так?
Пришла очередь задуматься Лыкову. Он действительно не одобрял душительскую политику министра. Время идет, общество меняется, людям требуется все больше свобод. Это и есть прогресс, эволюция, назови как хочешь. Управляй этим, если ты политик. Вода дырочку найдет, направь ее в нужное русло, иначе прорвет плотину. Но Вячеслав Константинович Плеве считал по-другому.
– Петр Николаевич, я не готов сейчас к дискуссиям, однако я помню о служебном долге. Скажите мне только одно: почему?
– Почему я взял на себя и не довел до министра? Потому что у того и без нас полно дел. А еще потому, что проговорил вопрос насчет Филиппова наверху и получил поддержку.
– Наверху? – удивился сыщик. – У государя?
