И вот, значит, теперь этот тип приступил к охмурению Георгия. Впрочем, отец, кажется, понимал, чего стоит Сандро, и проявлял к нему расположение лишь в пределах обязательного протокола. А вот маман в нем души не чаяла.
Одним прекрасным вечером я прогуливался по парку, с раздражением наблюдая за о чем–то увлеченно беседующими в отдалении Сандро и Георгием, а в голове роились мысли, более приличествующие какому–нибудь Чацкому. Ну типа — сюда я больше не ездок! Сколько можно отдыхать, в конце–то концов? Надоело по самое дальше некуда! Как там потом? Карету мне, карету! Хотя, конечно, лучше паровоз с одним или двумя вагонами, больше не надо. Впрочем, я бы отсюда и в кабине машиниста уехал. Но — увы!
И в тот момент, когда моя мысль дошла до этой пессимистической ноты, на дорожке показался отец. Он подошел, глянул туда, где только что виднелись Сандро с Георгием, а сейчас они срочно исчезли, и вздохнул:
— Да, Алик, упустили вы с Ники Жоржа. Впрочем, и я тоже хорош. Ладно, я с тобой о другом хотел поговорить, а ты потом брату перескажешь. Может, и посоветуете чего дельного, как не раз бывало. В общем, не дает мне покоя мысль, что Дальний восток только на бумагах наш, а на самом деле неизвестно чей. Да и про богатства Сибири еще Ломоносов говорил, а дело с тех пор ненамного сдвинулось. Нужен туда нормальный путь для людей и грузов. Можно его сделать двояко. Первый вариант — сравнительно дешевый. Во всяком случае, наскрести на него мы, наверное, сможем. Он такой — дорогу делать кусочками. Где–то железную пустить, в основном от одной великой реки до другой, где–то по воде. Может, прорыть несколько каналов придется, дабы стало удобней плавать. И второй вариант — железная дорога через всю Россию до самого Владивостока. Это, конечно, лучше, но ведь железных дорог такой длины да по столь диким местам никто в мире еще не строил. Оно бы ничего, русским не впервой за невозможные дела браться, но денег–то где столько взять? Казна ни за что не потянет, тут и гадать нечего.
Я чуть было не начал излагать все, что думаю по этому поводу, но вовремя спохватился. Это серьезное дело, не какой–нибудь воздушный шар из палок и бумаги и даже не подводная лодка. Тут надо семь раз мерить и только потом резать. То есть — передать Николаю содержание разговора, потом убедить его — это он сам додумался до того, что я сейчас чуть было не начал излагать императору, и только после всего вышеизложенного вместе с ним идти на доклад к его величеству.
План удалось реализовать лишь частично. Николай проникся, даже воспринял какие–то тезисы как свои, но играть главную роль на грядущем докладе отказался категорически.
— У тебя получится гораздо лучше, — заявил он. — И не спорь со мной! Могу же я как старший брат, да к тому же еще и цесаревич, хоть иногда настоять на своем?
— Можешь, — вынужден был согласиться я. — Тогда иди и договаривайся с отцом насчет времени доклада. Вот уж это–то на меня спихивать не надо!
— Ага, — усмехнулся император, услышав, что докладывать буду я, — вы, значит, такое придумали, что Ники опасается мне это излагать? Ну, Алик, дерзай, послушаем.
— Мы считаем, — откашлявшись, начал я, — что, разумеется, строить надо непрерывную железную дорогу. Всякие отрезки — это полумеры, они потом дороже обойдутся, да и не позволят быстро освоить Сибирь и Дальний восток. Деньги же на дорогу можно попросить у французов. Но не просто так, а прозрачно намекнув им, что надеяться на помощь России в деле возвращения Эльзаса и Лотарингии можно будет только после предоставления нам займа в полмиллиарда рублей золотом. Под два процента годовых и отсрочкой выплаты основного массива долга на пятнадцать лет после завершения строительства дороги. Во время него мы будем платить только проценты.
— Ну ты и наглец! — удивился отец. — Не дадут, сразу могу сказать.
— Я тоже так считаю, но об этих переговорах обязательно узнают немцы. И к ним можно будет обратиться с просьбой уже об обычном льготном кредите, причем не золотом, а поставками материалов и оборудования для постройки дороги. Под встречные поставки необходимого им сырья и разрешения соответствующих концессий. Можно пригласить их инженеров, немцы народ толковый. И как дополнение — обещание благожелательного нейтралитета России в случае войны Германии с Францией. Немцы, насколько я понял, не против решить французский вопрос радикально, и у них сейчас есть возможности для этого, но они опасаются реакции России. На таких условиях — дадут, да еще и попросят, чтобы мы брали поскорее, не откладывая в долгий ящик.
— Хм… и чем же это тебе французы так не нравятся?
— Своим республиканским строем. В случае необходимости им достаточно будет сказать «это были обязательства предыдущего правительства» и не выполнять ничего, что им хоть как–то не выгодно. С ними можно только проиграть, а с немцами — и проиграть и выиграть, это уж как получится.
— Да, — согласился после недолгого раздумья отец, — Бисмарк, конечно, тот еще жучара. Но у французов вообще жиды правят бал! Правильно ты сказал — без мыла в любую дыру пролезут. вот только… не знаю, говорить ли это вам, ребята… наверное, скажу. Я и сам о чем–то таком подумывал, но только… не нравятся маман пруссаки. Очень не нравятся, хоть ты тресни.
— Знаю, — кивнул я, а сам подумал, что наступил ключевой момент беседы. — Но тут уж ваше величество сами должны решить, что для вас важнее — интересы державы или неудовольствие императрицы. Никто за императора это сделать не сможет.
Глава 14
— Скажи, Алик, а ты веришь в мистику?
Такой вопрос брат мне задал осенью, вскоре после нашего возвращения из Крыма.
— Это смотря в какую мистику, — дипломатично ответил я. — В дешевую — нет.
Вообще–то я ни в какую не верил вплоть до встречи с Шахерезадом. Но после нее вынужден был признать — похоже, что–то такое все–таки иногда случается. Как, например, со мной случилось. Но ведь не со всеми же подряд и не каждый год! И вообще, может, это была не мистика, а нечто вполне научное, просто основанное на неизвестных широкой публике законах мироздания.
— В предсказания, — уточнил Николай.
— В те, дата появления которых установлена точно и которые нельзя толковать двояко или трояко — конечно, верю. Только, по–моему, таких до сих не было. Во всяком случае, мне про них ничего не известно. Всегда либо с датой полная неясность, либо текст можно трактовать как угодно. А с тобой–то что стряслось — цыганка погадала? Ты бумажник и деньги в карманах проверь на всякий случай, а то мало ли, вдруг пропало чего.
— Да, цыганка, только не мне и не сейчас. Нашему несчастному деду еще в шестьдесят пятом году. Он незадолго до второго покушения рассказал об этом княгине Долгоруковой, а она решила, что не имеет права держать такое в тайне.
— И как же звучало предсказание?
— Примерно так — смерть четыре раза пойдет рядом с императором, лишь задев его своим крылом, но пятый раз будет роковым и для него, и для России.
Я чуть не опошлил высокую торжественность момента жизнерадостным ржанием. Дело в том, что про это предсказание я читал еще в двадцать первом веке. Только там фигурировали другие итоговые цифры — когда шесть, когда семь, а иногда и вовсе восемь. Скорее всего, из–за лени и поспешности распространителей слухов — один что–то прочитал в вики, второй в каком–то левом блоге, третий вообще в твиттере — и кинулись знакомить публику со своими озарениями, даже не подумав согласовать числа. Ну, а здесь и сейчас, ввиду отсутствия интернета, источников распространения слухов гораздо меньше. Пока прорезался всего один.
